– Слава святым! Доехали! Высаживайтесь скорее!
Адриан, которого все пережитое сделало осторожным, остановился в тени высокого берега канала и увидел, как из лодки поднялись три фигуры, или скорее две, так как двое вышедших на берег тащили или вели третьего между собой.
– Постой, пока я расплачусь, – раздался голос, показавшийся Адриану знакомым.
Затем послышался звон монеты, вперемежку с проклятиями в адрес погоды и расстояния. Снова раздался плеск весел, лодка отчалила, и в этот момент послышался испуганный нежный голос:
– Друзья, у вас есть жены и дочери, неужели вы оставите меня в руках этих негодяев? Ради Бога, сжальтесь надо мной.
– Позор!.. И такая красивая девушка, – проворчал другой хриплый бас.
Но рулевой крикнул:
– Знай свое дело, марш, Ян! Мы сделали то, на что подрядились, и получили деньги, а свои любовные дела пусть они уже устраивают сами. Прощайте! Ну, живо отчаливай!
Лодка повернула и исчезла в темноте.
На минуту сердце у Адриана замерло. Бросившись вперед, он увидел перед собой Симона-мясника и Черную Мег, а между ними какую-то фигуру, закутанную в шаль.
– Что это? – спросил он.
– Вам бы, кажется, следовало знать, хеер Адриан, – отвечала Мег, хихикая, – ведь мы этот тючок привезли из Лейдена, не щадя расходов, для вашего удовольствия.
Из «тючка» поднялась голова, и слабый свет упал на бледное, испуганное личико Эльзы Брант.
– Да воздаст вам Бог за это злое дело, Адриан, названный ван Гоорлем! – произнес слабый голос.
– За какое дело? – проговорил он. – Я ничего не понимаю, Эльза Брант, ничего не знаю!
– Не знаете, а между тем все сделано от вашего имени и вы ждете меня здесь. Меня схватили, когда я вышла пройтись, и эти чудовища притащили сюда. Неужели в вас нет сердца и вы не боитесь суда, что можете говорить такое?
– Освободите ее, – приказал Адриан, бросаясь на мясника, в руке которого так же, как в руке Мег, сверкнул нож.
– Отстаньте со своими глупостями и отойдите, хеер Адриан. Если вам нужно что-нибудь сказать, скажите своему отцу, графу. Пропустите, мы устали и озябли!
Взяв Эльзу под руки, они прошли мимо Адриана, которому пришлось отстраниться, так как он был без оружия.
И какую пользу могло бы принести его вмешательство теперь, когда лодка уехала и они были одни среди полнейшего безлюдья, в местности, где не было другого приюта, кроме этой полуразвалившейся мельницы? Адриан поник головой и побрел за Симоном и его женой по тропинке. Теперь он, наконец, понял, зачем они все это время жили на Красной мельнице.
Слабый свет упал на бледное, испуганное личико Эльзы Брант
Симон отворил дверь и вошел, но Эльза пошатнулась на пороге. Она даже попыталась оказать некоторое сопротивление, но негодяй толкнул ее так, что она споткнулась и упала лицом вниз. Этого Адриан не мог уже вынести. Рванувшись вперед, он ударил мясника изо всей силы кулаком в лицо, и в следующую минуту оба покатились на пол, борясь из-за ножа, который Симон не выпускал из руки.
Всю свою жизнь Эльза не могла забыть этой сцены. Позади нее открытая дверь, в которую, ударяя ей в лицо, летели снежные хлопья, впереди – большая круглая комната в нижнем этаже мельницы, освещенная только огнем торфа, пылавшего в очаге, и роговым фонарем, спускавшимся с потолка с балками из темного массивного дуба. И в этой неуютной, почти лишенной всякой мебели комнате, перед очагом, на грубом деревянном стуле, сидел и дремал Рамиро, испанская ищейка, затравивший ее отца, ненавистный Эльзе больше всего на свете, другие же двое – Адриан и шпион – катались по полу, а между ними сверкал нож.
Такова была картина, представшая перед глазами Эльзы.
Рамиро проснулся от шума, и на лице его отразился испуг, будто от виденного им страшного сна. Но в следующую минуту он понял, что происходит.
– Кто еще поднимет руку, того я проткну насквозь! – заявил он холодным ровным голосом, вынимая шпагу. – Встаньте, сумасшедшие, и говорите, в чем дело.
– Этот негодяй сейчас сбил с ног Эльзу Брант! – запыхавшись, заявил Адриан. – И я учу его за это.
– Он врет! – шипел Симон. – Я ее только подтолкнул вперед, и вы сами сделали бы так же, если б вам пришлось целые сутки возиться с такой дикой кошкой. С ней было труднее справиться, чем с любым мужчиной…
– Понимаю, – прервал Рамиро, совершенно овладев собою, – девичье жеманство, вот и все, а со стороны молодого человека горячность влюбленного. И тебе, почтеннейший Симон, вероятно, в былые дни приходилось испытывать то же. – Он взглянул на Черную Мег. – Не обижайтесь: молодежь всегда останется молодежью.
– И молодежи можно всегда всадить нож между ребер, если она вовремя не одумается… – проворчал Симон, выплевывая кусок сломанного зуба.
– Сеньор, зачем меня привезли сюда, вопреки всяким законам и справедливости? – перебила Симона Эльза.
– Законам? Кажется, таковых уже не существует в Нидерландах. Справедливость? В войне и любви все дозволено – согласитесь, мейнфроу. А что касается причины, то, думаю, надо спросить Адриана, он знает больше, чем я.
– Он говорит, что не знает ничего, сеньор.
– Ах, он плут! Неужели он утверждает это! Ну, его не переспоришь. Я, не рассуждая, принимаю его слова на веру и советую вам сделать то же. Не трудитесь давать объяснения, мы все понимаем, – обратился он к Адриану, а затем приказал вошедшей служанке: – Отведи ювфроу в лучшую комнату, какая есть. Да смотрите все, чтоб с ней обращались хорошо, иначе, случись что, заплатите мне своей кровью до последней капли. Смотрите же!
Женщины – Мег и другая – кивнули головами и пригласили Эльзу следовать за собой. Она с минуту постояла в нерешимости, смотря на Рамиро и Адриана, затем, грустно опустив голову, повернулась и, не говоря ни слова, пошла по дубовой лестнице, начинавшейся возле очага.
– Отец, – начал Адриан, когда они остались одни, – ведь я должен так называть вас…
– Нет ни малейшей надобности, – перебил его Рамиро, – не все случившееся нуждается в ярком дневном освещении… Ну, что ты хотел сказать?
– Что значит все это?
– Я и сам бы желал растолковать это. Тебе не кажется, что без малейших усилий с твоей стороны – ты выглядишь удивительно ненаходчивым – твои любовные дела принимают счастливый оборот.
– Я здесь ни при чем. Умываю руки.
– Все равно. Могут найтись люди, которые подумают, что сразу твои руки не отмоешь. Выслушай меня, глупый, – он оставил насмешливый тон. – Ты влюблен в эту куклу, и я велел привезти ее сюда, чтобы женить тебя на ней.
– А я отказываюсь жениться на ней против ее воли.
