Я кивнул:
– Любви между супругами явно нет. Всякий решил бы, что мы насиловали пленницу, и муж едва ли поверит ее отрицаниям. Поэтому да, скорее всего, он ее убьет.
– Тогда ей нельзя назад! – яростно заявил Осферт.
– Решать ей.
Некоторое время мы ехали в молчании.
– Госпоже Ингульфрид пятнадцать лет не позволяли покидать Беббанбург, – заговорил он наконец. – Ее все равно что в плену держали.
– Так вот почему она ушла с нами? Понюхать воздуха свободы?
– Мать стремится быть с сыном.
– Или подальше от мужа, – съязвил я.
– Если мы оставим мальчишку у себя… – Голос его дрогнул.
– Мне от него никакой пользы, разве что выкуп, который заплатит его отец. Стоило продать его еще в Беббанбурге, да я не был уверен, что нам удастся выбраться из гавани без заложника. А уж после парень стал одной только обузой.
– Это хороший мальчик, – заступился за него Осферт.
– И пока он жив, этот хороший мальчик будет верить, что имеет право на Беббанбург. Стоило мне перерезать его тощую глотку!
– Нет!
– Детей я не убиваю, – напомнил я. – Но через несколько лет он вырастет, и я убью его.
– Я выкуплю его у тебя! – выпалил Осферт.
– Ты? Откуда ты возьмешь золото?
– Выкуплю! – упрямо повторил он. – Только дай время.
Я вздохнул:
– Мы продадим парня отцу и убедим его мать остаться с нами. Ты ведь этого хочешь?
Осферт кивнул, но не проронил ни слова.
– Ты влюбился, – продолжил я и заметил, что смутил его. – А любовь меняет все. Мужчина способен пройти через пламя Рагнарёка, когда влюблен. Он забывает обо всем мире и совершает безумства ради той, которую обожает.
– Знаю, – буркнул он.
– Знаешь? Ты прежде никогда не сходил с ума.
– Наблюдал за тобой. И сейчас ты действуешь не ради Уэссекса или Мерсии, но ради моей сестры.
– Замужней женщины, – проворчал я.
– Все мы грешники, – заявил Осферт и осенил себя крестом. – Да простит нас Господь.
Мы умолкли. Дорога пошла в гору, и нам начали встречаться деревья. Здесь росли ольха и ива, стволы которых клонились к западу из-за холодных ветров с моря. Расстилались на возвышенностях и добрые пастбища, все еще плоские, но обнесенные оградами и канавами. На них щипали траву коровы и овцы. Появились деревни и богатые усадьбы. Когда день перевалил за середину, мы остановились у одного из домов и спросили эля, хлеба и сыра. Слуги в большом зале были данами, они сообщили нам, что их господин ускакал на запад, к Зигурду Торрсону.
– Когда он уехал? – спросил я.
– Шесть дней назад, господин.
Выходит, Кнут и Зигурд еще не начали нашествие, а быть может, отплывают именно в ту минуту, когда мы тут разговариваем.
– Я слышал, что саксы объявились в Линдкольне, – сказал я дворецкому.
– Не в Линдкольне, господин. На Беардан-Игге.
– Острове Беарда? Где это?
– Недалеко от Линдкольна, господин. Немного к востоку.
– Сколько их?
– Сотни две. – Дан пожал плечами. – Может, три.
Он явно не знал, но его ответ подтверждал мою догадку, что Этельред не привел в Нортумбрию всю свою армию, а только выслал сильный военный отряд.
– Они собираются напасть на Линдкольн? – спросил я.
– Не посмеют! – Слуга рассмеялся. – Их всех убьют!
– Тогда зачем они пришли?
– Потому что дураки, господин.
– Так что важного на Беардан-Игге?
– Ничего, лорд, – сказал дворецкий.
Я заметил, что Осферт открыл было рот, но потом передумал.
– На Беардан-Игге есть монастырь, – сообщил он, когда мы поехали дальше. – По крайней мере, был, пока язычники не сожгли его.
– Приятно думать, что и от них бывает толк, – хмыкнул я и был вознагражден гневным взглядом.
– Там погребено тело святого Освальда, – добавил Осферт.
Я уставился на него:
– Почему ты не сказал мне этого раньше?
– Забыл название, господин. А когда этот человек его произнес, вспомнил. Беардан-Игге – название странное, но место святое.
– И кишит людьми Этельреда, откапывающими останки, – заметил я.
Когда мы достигли Беардан-Игге, солнце уже клонилось к западу. Местность оставалась плоской, а почва топкой. Мы пересекали вброд лениво текущие потоки и перебирались через отводные канавы ровно, как пущенная из лука стрела, разделяющие влажные пастбища. Мы выехали на большую дорогу, которая тоже шла прямо. Миновали римский мильный камень, повалившийся и наполовину заросший травой. На камне была высечена надпись: «Lindum VIII», означавшая, как я догадывался, что до города, который у нас называется Линдкольном, осталось восемь миль.
– Римляне тоже мерили расстояние милями? – спросил я у Осферта.
– Да, господин.
Вскоре за мильным камнем нас заметил военный отряд. Он находился в западной стороне, откуда били слепящие лучи заходящего солнца, и увидел нас гораздо раньше, чем мы его. Воинов было восемь, верхом на здоровенных конях, вооруженные копьями и мечами. Они галопом поскакали через заболоченное поле, из-под копыт летели комья грязи. Мы развернули своих жалких кляч и принялись ждать.
Восьмерка окружила нас. Пока наездники смотрели, их кони топтались на дороге. Я обратил внимание на то, как взгляд предводителя скользнул по молоту у меня на груди, потом по кресту на шее у Осферта.
– Вы называете эту падаль лошадьми? – осклабился он. А когда мы промолчали, продолжил: – И кто вы такие, во имя Господне?
– Это убийца священников, – подсказал один из его подчиненных. Он один из всех имел при себе щит, и на этом щите была намалевана скачущая лошадь Этельреда. – Я его узнал.
Вожак посмотрел мне в глаза. На его лице проступило удивление.
– Ты Утред?
– Господин Утред, – с упреком поправил Осферт.
– Пойдете с нами, – бросил командир и развернул коня.
Я кивком дал Осферту понять, что нам следует подчиниться.
– Мы заберем у вас мечи, – заявил один из воинов.
– Попробуйте, – любезно предложил я.
Они предпочли не пытаться, а повели нас через заболоченные пастбища и канавы. Наконец мы вышли на сырую дорогу, ведущую на северо-восток. Вдалеке я разглядел лошадиный табун.
– Сколько вас тут? – спросил я. – И кто вас ведет?
– Некто, кто решит, предстоит ли убийце священников жить или умереть, – отрезал тот, который явно был вожаком.
