– Уже проглотил язык, вонючий ублюдок? – осклабился ярл Зигурд.
Я улыбнулся Кнуту.
– И за что сулишь ты мне такие муки? – изумился я. – Разве я не исполнил твоей просьбы? Разве не выяснил, кто захватил твоих жену и детей?
– Дитя! – яростно зарычал Кнут. – Маленькая девочка! В чем она провинилась? Я разыщу твою дочь, Утред Беббанбургский, и, когда она ублажит столько моих воинов, сколько пожелает позабавиться ей, я убью ее так, как ты убил мою девочку! И я найду ее прежде твоей смерти, чтобы ты увидел и это тоже.
– Выходит, ты сделаешь с ней то же самое, что я сделал с твоей дочерью? – уточнил я.
– Обещаю! – воскликнул Кнут.
– Честно?
– Клянусь в этом, – заявил ярл, прикоснувшись к висящему поверх отливающей серебром кольчуги молоту.
Я махнул рукой. «Стена щитов» у меня за спиной расступилась, и мой сын вывел к преграде дочь Кнута. Он держал ее за руку.
– Отец! – вскричала Сигрил, когда увидела Кнута, а тот только изумленно смотрел на нее. – Отец! – снова позвала девочка, пытаясь вырвать руку.
Я принял ее у Утреда.
– Мне жаль ее волос, – сказал я Кнуту. – Возможно, я немножко поранил ее, когда отрезал их, потому как нож был не слишком острый. Но волосы снова отрастут, и через несколько месяцев она станет такой же красавицей, как была. – Я подсадил Сигрил, помогая перебраться через преграду, и отпустил. Она подбежала к Кнуту, и я заметил радость и облегчение на его лице. Он склонился и протянул ей руку. Сигрил ухватилась за нее, отец подтянул дочь, усаживая перед собой в седло. Он обнял ее, затем озадаченно посмотрел на меня.
– Уже проглотил язык, вонючий ублюдок? – с усмешкой спросил я, потом снова махнул рукой, и на этот раз через «стену щитов» пропустили Фригг. Женщина подбежала к преграде, посмотрела на меня, и я кивнул. Она перебралась через нее, издала какой-то нечленораздельный хлюпающий звук и побежала к Кнуту. Когда ее руки ухватили его за ногу и за стремя, цепляясь так, будто от этого зависела ее жизнь, вид у ярла стал еще более удивленный.
– Ей не причинили вреда, – сказал я. – Даже не тронули.
– Ты… – начал ярл.
– Гейрмунда не составило труда обмануть, – заявил я. – Поросенок и труп – вот и все, что нам понадобилось. Этого хватило, чтобы заставить его убраться прочь и дать нам сжечь твои корабли. Твой тоже, – обратился я к Зигурду. – Впрочем, тебе об этом наверняка известно.
– Нам известно и еще кое-что, свиной навоз, – выпалил Зигурд. Он возвысил голос, чтобы его слышали стоящие позади меня воины. – Эдуард Уэссекский не придет. Он решил отсидеться за городским стенами. Вы надеялись, что он спасет вас?
– Спасет? – переспросил я. – С какой стати я буду делиться славой победы с Эдуардом Уэссекским?
Кнут все еще таращился на меня и молчал, уступив право говорить Зигурду.
– Этельред все еще в Восточной Англии, – прокричал тот. – Потому что боится высунуть нос за реку: вдруг дана встретит!
– Вполне похоже на Этельреда, – подтвердил я.
– Ты остался один, вонючий ублюдок! – Зигурда почти трясло от ярости.
– У меня самого огромная армия, – заявил я, указывая на куцую «стену щитов» за моей спиной.
– Твоя армия? – Зигурд осклабился, но смолк, когда Кнут коснулся его унизанной золотыми браслетами руки.
Кнут все еще крепко прижимал к себе дочь.
– Можешь уходить, – сообщил ярл мне.
– Уходить? – изумился я. – Куда?
– Я дарю тебе жизнь, – продолжил Кнут, снова тронув руку Зигурда, когда тот попытался возразить.
– Моя жизнь не принадлежит тебе, чтобы ее дарить, – возразил я.
– Уходи, господин Утред, – сказал Кнут, почти умоляя. – Ступай на юг, в Уэссекс. Забирай всех своих людей и просто уходи.
– Ты умеешь считать, ярл Кнут? – осведомился я.
– У тебя нет и трех сотен воинов. – Ярл усмехнулся. – А у меня? Моих людей не сочтешь. Их много, как песчинок на морском берегу. – Одной рукой он прижал к себе дочь, другой погладил по щеке Фригг. – Я благодарен тебе за это, господин Утред, но лучше тебе уйти.
Зигурд зарычал. Он хотел моей смерти, но вынужден был соглашаться на все предложения Кнута.
– Я спросил, умеешь ли ты считать, – обратился я к Кнуту.
– Умею, – подтвердил он, сбитый с толку.
– Тогда ты должен помнить, что у тебя двое детей. Девочка и мальчик, не забыл? И мальчик все еще у меня. – Кнут вздрогнул. – Если ты останешься в саксонской Мерсии или нападешь на Уэссекс, – продолжил я, – то, может, обойдешься одной дочерью?
– Я могу родить других сыновей, – заявил он, но без особой уверенности.
– Уходи в свои земли, – посоветовал я ему, – и твой сын вернется к тебе.
Зигурд порывался проорать ругательства, но Кнут одернул союзника.
– Мы поговорим утром, – объявил он мне и развернул коня.
– Поговорим утром, – согласился я и потом смотрел, как ярлы уезжают, а Фригг бежит вслед за ними.
Вот только разговору поутру не суждено было состояться, потому как, едва даны ускакали, я дал приказ сбросить бревенчатый настил с моста и мы ушли.
Ушли на запад.
И Кнут, я был уверен, последует за мной.
Глава двенадцатая
Решил ли Эдуард Уэссекский отсидеться за стенами своих бургов? Я охотно верил в то, что Этельред прячется в Восточной Англии. Возвращаясь в Мерсию, он рисковал столкнуться с превосходящими силами врага, да и, вполне вероятно, боялся сойтись с данами в открытой битве. Но неужели Эдуард просто так отдаст Мерсию на произвол орды Кнута? Это тоже возможно. Его советники – люди осторожные, они опасались северян, зато были убеждены в том, что крепкие стены уэссекских бургов способны отразить любой приступ. Но дураками их все же не назовешь. Им понятно, что если Кнут и Зигурд займут и Мерсию и Восточную Англию, то через море к ним хлынут тысячи воинов, жаждущих попировать на останках Уэссекса. Пока Эдуард будет пережидать угрозу за крепостными стенами, его враги многократно умножатся. И придется иметь дело не с четырьмя тысячами данов, но с десятью или двенадцатью. Его просто задавят числом.
И все же не исключено, что он решил ограничиться обороной.
С другой стороны, что еще мог сообщить мне ярл Зигурд? Что западные саксы на подходе? С какой стати? Ему требовалось выбить меня из равновесия. Я это понимал, но все равно беспокоился.
И что еще я мог сказать своим людям, кроме того, что Зигурд лжет? Нужно только говорить с уверенностью.
– У Зигурда подлый язык куницы, – обратился я к ним. – Эдуард определенно на подходе!
И мы мчались, скакали на запад под покровом ночи. В молодости я любил это время. Я приучал себя не бояться рыщущих в темноте духов, красться как тень среди теней, слышать лай лисицы и уханье совы и не вздрагивать. Ночь – время мертвых, и живые страшатся ее, но в ту ночь мы мчались под покровом тьмы так, будто принадлежали ей.
