– И что вы планируете сделать, когда… – начал Руш, не обращая внимания на переговоры, в которые вслушивались женщины.
– Тс-с! – цыкнула на него Кертис и сделала радио громче. В этот момент они как раз свернули и стали подниматься на мост.
– Десять-пять, – донесся из динамика немного искаженный мужской голос.
– Он просит ее повторить, – специально для Бакстер перевела Кертис.
Опять прозвучал веселый звуковой сигнал, никак не вязавшийся с тоном диспетчера, в котором явственно пробивалась тревога.
– Сорок два Чарли. Десять-десять Эф.
– Возможно, перестрелка, – прошептала Кертис.
– …Главный зал Центрального вокзала Нью-Йорка. Сообщение о стрельбе… Десять-шесть.
– Она просит его ничего пока не предпринимать, – сказала Кертис. Их машина подползла чуточку ближе к первой каменной опоре на въезде в город, той самой, с которой за несколько дней до этого сняли труп.
Вновь вернулся женский голос, напряженный и торопливый:
– Сорок два Чарли. Тридцать четыре Бой. Тридцать четыре Давид. Десять-тридцать девять Кью…
– Что это? – спросила Бакстер.
– Насколько я понимаю, диспетчер, не зная в точности, что происходит, снаряжает подмогу.
– Центральный вокзал, главный зал. Вооруженный преступник взял заложника… возможно, убил.
– Что, черт возьми, происходит?
– Десять-пять, – произнес какой-то полицейский, выражая то же чувство в цифрах.
– Мертвый заложник уже не заложник, – сказал Руш, – а труп.
Из слов диспетчера ничего понять было нельзя. Она явно хотела сообщить патрульным подробности, но не могла сделать этого по открытому каналу, который мог прослушать любой владелец рации за каких-то тридцать долларов.
– Десять-шесть… Центральный вокзал. Десять тридцать девять Кью… Десять-десять Эф… Десять-тринадцать Эф… Десять-одиннадцать Си…
– Объявляет тревогу, – прокомментировала Кертис, – объявляет боевую готовность агентам в штатском.
– Вооруженный преступник. Применение огнестрельного оружия! – продолжала диспетчер без всякой на то необходимости.
Потом приняла еще одно сообщение, передатчик уловил несколько резких щелчков в ее наушниках и послал их в эфир.
– Подтверждаю: десять-десять Эс. Преступник привязал себя к трупу.
– Привязал себя к трупу? Может, это один из наших, а?
Кертис включила сирену.
– Прошу прощения, Бакстер, но у меня такое ощущение, что вам придется задержаться здесь с нами подольше, – сказал Руш и повернулся обратно к Кертис, – поехали через мост, а потом… что вы делаете?!
Кертис резко вывернула руль, выехала на встречку и стала лавировать среди двигавшихся по трем полосам машин, ныряя в крохотные промежутки между ними. Потом покатила по пешеходной зоне у Сити-Холл-парк, распугав торговцев и туристов, которые отвечали ей неприличными жестами, отпрыгивая с дороги. Завизжали шины, машина резко взяла влево, потом крутанулась вправо, пахнув облачком горелой резины, и рванула к Бродвею.
Даже Бакстер дважды проверила, надежно ли она пристегнута. Она закрыла сообщение от Томаса, спрятала телефон и стала смотреть на проносившийся за тонированными стеклами город. О том, что она не вернется домой, ему можно будет сказать и потом.
Из-за бесконечного потока людей, выплескивавшегося через главный вход на улицу, Кертис пришлось остановить машину, не доехав до места назначения метров двести. Они зигзагами промчались мимо намертво застрявших в пробке на 42-й улице автомобилей и рванули в сторону динамиков, без конца объявлявших об эвакуации. Миновали три патрульных автомобиля, брошенных на подходах к вокзалу, и через вход с Вандербильт-авеню ворвались внутрь.
Процессию возглавлял Руш, прокладывая дорогу среди перепуганных лиц и все явственнее с тревогой осознавая, что все вокруг хранят гробовое молчание. Завидев сотрудника Департамента полиции Нью-Йорка, выставленного у входа в главный зал, он подошел к нему сквозь плотный поток эвакуируемых пассажиров, вытащил удостоверение и сказал:
– Руш, Центральное разведывательное управление.
Молодой человек поднес к губам палец, махнул в сторону сводчатого прохода и едва слышно прошептал:
– Он там.
Руш кивнул и так же тихо спросил:
– Кто у вас старший?
– Плант, – ответил парень и показал на коридор, – восточный балкон.
Троица двинулась в обход, зашла с другой стороны и увидела взволнованного полицейского, разговаривавшего по рации с диспетчерской. Его седеющие усы шевелились в такт словам, которые он произносил тихим, злым голосом.
– Держите меня в курсе, – сказал он, дал отбой и поднял глаза на вновь прибывших.
– Плант? – Полицейский кивнул. – Специальный агент Руш, ЦРУ. Это Кертис, ФБР, это Бакстер, э-э-э… в общем, нет времени объяснять. Что мы имеем?
Бакстер быстро окинула взглядом внушительный главный зал – от лазурного потолка до мраморного пола, необъятного и от того еще более пустынного. Потом подняла глаза выше, на последний пролет лестницы западного балкона, упиравшейся в три огромных арочных окна.
Взгляд Бакстер упал на обязательные бронзовые часы над справочным бюро в центре помещения. В этот момент внутри будки мелькнул искаженный оконными стеклами фрагмент обнаженного человеческого тела – и тут же исчез из виду. Детектив отступила на шаг назад и спряталась за стену; сердце бешено стучало, глаза широко распахнулись, все чувства обострились – то, что она увидела, было по-настоящему страшно.
– Было четыре выстрела, – сообщил им Плант, – все в потолок, в нас не стреляли. Он… – полицейский на несколько мгновений умолк, уставившись невидящим взглядом в пространство, – у него там… мужчина, который… в общем, он его к себе пришил.
Стало тихо.
– Вы не могли бы рассказать подробнее? – спросил Руш.
Он не выказывал никаких эмоций, будто всего лишь просил коллегу описать подозреваемого.
– К его спине пришит труп белого мужчины.
– С высеченным на груди словом «Наживка»?
Плант кивнул.
Руш машинально посмотрел на Бакстер.
– Преступник что-нибудь говорил? – спросил он полицейского.
– Когда мы приехали, он был в шоке, – плакал, кричал, что-то бормотал, – а потом стал палить в потолок, и нам пришлось отойти.
– Известно, каким образом он ухитрился оказаться здесь… в таком состоянии?
– Свидетели видели, как он выбрался из фургона у главного входа. О подробностях я сообщил диспетчеру.
– Хорошо, – кивнул Руш, – где ваши люди?
– Один в западном крыле, один этажом выше, двое на платформах – не выпускают пассажиров из поездов.
