Сондерс тоже посмотрел на нее. Если она набросится на Грина, допрос можно считать оконченным, на защиту подозреваемого встанут привычная для полиции Лондона канцелярская волокита и армия бюрократов.
Это была игра, кто первый сломается.
– Я знаю, ты не такой, как остальные, – сказал Сондерс, – и не веришь во всю эту чушь. Тебе просто за это хорошо платят, верно?
Красавец-подозреваемый ничего не ответил.
– Насколько я знаю, – сказал он, – от ножевых ранений человек редко умирает сразу.
Бакстер стиснула зубы, ее руки задрожали от гнева.
– За что ты продался? – заорал Сондерс. – За деньги? За молчание? Стоп, подожди, а уж не педофил ли ты часом?
– Я не думаю, что она уже была мертва, когда вы ее бросили, – ухмыльнулся Грин, подначивая Бакстер.
Та вскочила на ноги.
Осознав, что выбранный им подход не работает, Сондерс сменил тактику:
– Послушай, а кто такая Эбби? – спросил он. – Вернее, кем она была?
На долю секунды в глазах Грина полыхнула ярость. Он вновь повернулся к Бакстер, но было уже слишком поздно – Сондерс нащупал в его обороне брешь и бросился на прорыв:
– Ага, твоя сестрица рассказала. Она ведь умерла, да? Интересно, что бы эта Энни по поводу всего этого сказала? Думаешь, гордилась бы тобой?..
– Эбби! – заорал на него Грин. – Ее зовут Эбби.
Сондерс засмеялся:
– Вот честно, чувак, мне насрать. Так, стоп… а не ты ли ее убил? – он заинтересованно подался вперед. – Если так, то я весь внимание.
– Да как ты смеешь? – прошипел Грин; его лицо налилось краской, проступили морщины, выдающие возраст. – Пошли вы оба нахер. Все это я делаю только ради нее.
Бакстер и Сондерс обменялись быстрыми взглядами, понимая, сколь значимым может быть это гневное признание, но Сондерс еще не закончил:
– Это все, конечно, хорошо, заниматься такими вещами только чтобы воздать дань какой-то долбаной Эми…
– Эбби! – опять заорал Грин, брызгая слюной и пытаясь разорвать цепь, которой его приковали к столу.
– …но неужели ты думаешь, что кто-то действительно вспомнит о тебе или о твоей сдохшей телке, после того как в ход пойдут бомбы? – колко засмеялся Сондерс в лицо Грину. – Ты ноль, пустое место, отвлекающий маневр, разминка перед главным событием.
Бакстер с Сондерсом затаили дыхание, понимая, что он только что выложил главный козырь.
Грин привстал и медленно наклонился к Сондерсу, насколько ему позволяли наручники. А когда наконец заговорил, в его шепоте пузырились ненависть и злоба:
– Навести меня во вторник, самодовольный говнюк… обещаю тебе, ты запомнишь ее имя: Э-Б-Б-И, – сказал он, сосчитав по пальцам эти четыре буквы, и сел обратно на стул.
Бакстер с Сондерсом посмотрели друг на друга, молча встали и поспешно вышли из комнаты.
Они своего добились.
– Хотелось бы мне посмотреть, как теперь МИ5 будет утверждать, что опасности новых террористических атак нет! – ухмыльнулась Бакстер, когда они направились в переговорку, по пути приглашая членов своей команды следовать за ними. – И выясни, как у нас обстоят дела с погибшей подружкой Грина.
– У нас проблема, и серьезная, – обратилась к ней одна из детективов, как только Бакстер переступила порог.
– Ну вот, а ведь все было так хорошо!
Эмили никак не могла запомнить фамилию этой мужеподобной девицы – Николс? Никсон? Наклз? – поэтому, чтобы не попасть впросак, выбрала самый безопасный вариант:
– Выкладывайте, детектив, что там у вас.
– Мы сверили задержанных со списком получателей самоуничтожающихся текстовых сообщений…
– Посланий-самоубийц! – донесся где-то из-под стола голос технаря Стива.
– Тринадцать Кукол не найдены.
– Тринадцать? – вздрогнула Бакстер.
– Кроме того, – виновато продолжала женщина, – из тех Кукол, которых мы успели к этому часу проверить, как минимум пятеро никогда не страдали психическими отклонениями и не обращались за помощью вообще ни к каким психиатрам, а уж тем более к нашим психиатрам. Это свидетельствует о том, что здесь, как и в Нью-Йорке, все гораздо масштабнее и не ограничивается одним лишь Грином и его пациентами. Мы сосредоточились лишь на небольшом фрагменте пазла… Я подумала, вы должны об этом знать.
Бакстер издала звук, который одновременно выражал измождение, разочарование и тревогу.
Женщина улыбнулась, будто извиняясь, и села на место.
– Эй! – прошептал Сондерс. – Что понадобилось Наклз?
Блин, и правда Наклз!
– Изгадить нам праздник, – вздохнула Бакстер, вышла вперед и начала отчет.
Блейк поднял руку.
– Боже праведный, Блейк, – заорала она, – ты давно взрослый, говори!
– Грин правда мог признаться, сколько бомб планируется взорвать?
– По идее, должно быть столько же, сколько в Нью-Йорке. Плюс Сондерс кое-что из него выудил.
– Понятно, – кивнул Блейк, не требуя дальнейших объяснений.
Чейз смотрел на них, ничего не понимая.
– Его спровоцировали, – объяснил Блейк.
– Что дала программа распознавания лиц? – спросила у собравшихся Бакстер.
– «Сити Оазис» прислал нам записи со своих камер видеонаблюдения, – отозвался технарь из ФБР, – теперь мы сравниваем видео, записанное в обеих гостиницах, чтобы убедиться, что никого не пропустили.
– А три человека, которые стояли на сцене с Грином? – спросила она.
– Одну убили при попытке к бегству.
Бакстер гневно фыркнула и закатила глаза.
– Она набросилась на меня с ножом! – произнес в свое оправдание один из агентов Чейза.
– Доктор Эмбер Айвз, – добавил технарь. – Тоже психиатр и терапевт для переживших утрату. Возможностей познакомиться с Грином у нее было предостаточно – семинары, общие коллеги… – Он заглянул в свои записи и продолжил: – Второму человеку, который был вместе с Айвз, удалось бежать.
Все осуждающе посмотрели на агента ФБР.
– Там было очень много людей!
– А третий? – спросила Бакстер, теряя терпение.
– В данный момент его везут сюда. Он говорит, что хочет заключить сделку.
– Это уже кое-что, – прокомментировала Бакстер. – Но держите в уме, что он может попытаться скормить нам какое-нибудь дерьмо. – Она повернулась к Сондерсу: – Отличная работа! – похвалила она. Потом обратилась к Чейзу: – Мы с Грином закончили, теперь можете драться за него с МИ5.
Бакстер нерешительно замерла на пороге индивидуальной палаты Руша в больнице Сент-Мэри. За окном сыпал снег. На какую-то долю секунды она вновь оказалась в той мрачной церкви и увидела на горле Кертис тонкую красную линию – от язвительных слов Грина к ней вернулись воспоминания…
