– Пожалуй, да, – задумчиво кивнула Леля, но вдруг встряхнулась и не к месту рассмеялась: – Впервые слышу, что ты заботишься о других.
– О-о-ой, – протяжно произнесла Дина, однако слова Лели задели ее. – Можно подумать, вы все заботитесь. Кстати, позаботься и позови врача, а то у Олеськи глаза лихорадочно блестят, как бы чего не натворила. До завтра.
Дина подняла две увесистые сумки и зашагала к выходу с участка – гордая, неприступная, неподкупная и вся в заботах. Но когда она хлопочет о других, лучше бы этого не делала, у нее получается неискренне.
Леля вернулась в дом, а двинулась она действительно бесшумно и, поскольку Олеся стояла к ней спиной, не услышала шагов. Скорей всего, она думала, что одна, поэтому говорила по телефону свободно, но нервно:
– Что, прямо сейчас? Уже поздно… Нет, я не могу, готовлюсь к завтрашнему дню… Оставь, ради бога, я все равно не приеду… Ну, хорошо, хорошо. Тогда после, после – обещаю… Например, через пару дней, а лучше через три… Но мне же тяжело! Имей совесть… Да, договорились.
Олеся опустила руку с трубкой и от голоса Лели вздрогнула, словно ее тела коснулись раскаленным железом.
– С кем это ты? – спросила Леля.
Олеся обернулась, встретившись взглядом с подругой, потупила глаза и тихо вымолвила:
– Да так… ничего существенного… Ты напугала меня, я думала, вы вместе уехали.
– Положим, напугала тебя не я. Ты раздражена, а говоришь, ничего существенного, – уличила ее Леля. – Кто звонил? Или кому-то ты звонила?
– Нет, не я, – судорожно замахала руками Олеся, меряя быстрыми шагами гостиную. – Мне звонил… один тип…
– Кто он, что ему надо? – вытягивала из нее Леля.
Продолжая ходить и взмахивать руками, запрокидывая голову, Олеся простонала:
– Не знаю, кто он! Звонит второй раз. И просит… требует встречи, ничего не объясняя, только повторяет, что это в моих интересах и детей… Я не знаю, чего он хочет, но думаю… нет, почти уверена, что это связано с убийством Руди… Иначе зачем бы ему упоминать детей? Я не могу… не пойду на встречу… потому что… Это невозможно! Зачем ты подслушивала?
Ух, как она рявкнула последнюю фразу! Да, Дина права: Олеська неадекватна. Леля подошла к ней, взяла за плечи и легонько встряхнула, потом, поймав ее лихорадочный, нездоровый взгляд, сказала, выделяя каждое слово:
– Немедленно успокойся! Дать сигарету?
– Не хочу, – вырвалась Олеся. – Мне не нужна сигарета. Я любила иногда покурить, когда все хорошо, но сейчас мне не требуются маленькие удовольствия, мне ничего не надо.
– Если у тебя будет срыв, я вызову «неотложку», поняла? – пригрозила Леля. – И тебе придется выложить врачам – из-за чего истерика, они тебя заставят, ты этого хочешь? Сядь. Слышишь меня?
Олеся послушно упала в кресло, закрыла лицо ладонями и не шевелилась. Пришлось Леле сходить на кухню за стаканом воды, когда она пришла, жена Руди тихо плакала.
– Выпей воды, – Леля подала ей стакан. – Понимаю, ты напугана, но выход у тебя есть.
– Какой? – вскинулась Олеся.
– Послезавтра с утра, а лучше завтра после поминок, расскажи об этом следователю Крайнему, думаю, его заинтересуют таинственные звонки…
– Нет, – категорично сказала Олеся.
– Тебе даже из дома не понадобится выходить, я позвоню, Юрий Петрович приедет сюда…
– Нет.
– Почему?
– Потому что я не знаю, что задумал тот мужчина и задумал ли! Может, я паникую зря…
– Тогда давай на встречу с ним отправлюсь я.
– Нет, нет! Дела Руди перешли ко мне по наследству, я не должна втягивать в них еще кого-то. А вдруг…
Она замолчала, странно глядя перед собой, будто увидела на полу нечто ужасное, доступное только ей. Леля присела перед ней на корточки, попала в поле зрения Олеси и, понимая, что она, человек по природе слабый и безвольный, близка к срыву, тронула ее за кисть руки, мягким тоном спросив:
– Что – а вдруг?
– А вдруг звонил… – Олеся перешла на шепот: – Вдруг это был убийца Руди?
По коже Лели прошел холодок, шутка ли – преступник добивается встречи с женой убитого им человека. Зачем? Почему не боится? Правда, она не относится к слабонервным людям, но загадок предостаточно, чтобы поломать над ними голову.
– Почему ты так думаешь? – спросила Леля.
– Не могу объяснить, – ломала пальцы Олеся. – Мне кажется… что-то в его голосе есть… не знаю! Я просто его боюсь! Повторяю: может, зря боюсь, может, у меня это чисто нервное после смерти Руди, но мне страшно!
– Тем более надо связаться со следователем. Ну, подумай о Глебе. Он сидит, ему светит – страшно сказать сколько! За что? За чужое преступление? Глеб этого не заслужил…
Тут-то болонка Олеся стала полностью соответствовать своему прозвищу, потому что вскочила на ноги и залаяла, выражаясь образно, конечно. Вовсе не страшно лаяла, ибо ни размерами, ни мощью маленькая собачка не может напугать, но противно, остервенело, отчаянно и громко:
– Ну и пусть! Я не виновата, что у Глеба так сложилась судьба, почему меня все обвиняют? Да-да, вы считаете меня причиной его несчастий. Но я ваши обвинения не принимаю! У каждого своя дорога, случилось так, что мы разошлись, – разве это редкость? Никто не делает из этого трагедии, кроме вас. Что мне сейчас Глеб, когда моей жизни угрожает опасность? У меня дети, кто будет о них заботиться, если со мной что-то случится? Глеб? Знаешь, а я пойду к нему на встречу. Да, пойду. И выполню все, что потребует этот человек, лишь бы он оставил меня в покое.
Выговорившись, Олеся упала в кресло, не рыдала, но кусала фалангу пальца и сопела. Не привыкшая к страданиям, она и сейчас не умела с этим справиться. Но ее не было жаль. Леля, двинувшись к выходу, все же дала ей совет:
– Что он хочет, неясно, так что не психуй. И на всякий случай найди покупателей на все виды бизнеса Руди.
– Что? – Олеся дернулась, предложение подруги ее неприятно поразило и затмило горе. – Продать? Ты серьезно?
– Более чем, – развернулась к ней лицом Леля. – Сама посуди, ты в бизнесе полная дура. Как только влезешь туда, так тебе каюк наступит, ты можешь потерять абсолютно все – таких примеров масса. А получив задаток, будешь только ждать вступления в права наследования и ни о чем не заботиться. Подумай. Я даже помогу тебе найти покупателей. Спокойной ночи.
Леля вначале хотела уйти, но решила пробыть еще одну ночь в этом доме, чтобы совесть потом не мучила, если с Олеськой что-нибудь случится. Впрочем, она помнит о детях, значит, в своем уме. Но когда тебе предъявляют мифические обвинения, а себя оправдывают, нет никакого желания поддерживать ее. Получаешься участником заговора против Глеба, ну и зачем это ей, Леле? Нет, пусть Олеся, маленький и озлобленный зверек, остается со своими эгоистичными заблуждениями наедине и варится в них, а Леля поступит по-своему.
