…Уходя из дому, замкнула дверь на три замка.
И даже сонный, он слышал, что Дуня закрыла дверь на замок. Подсознательная тревога, постоянная его спутница, моментально проникла в мозг. И сразу же наплыли кошмары. Ему стало жарко, тошно. Он задыхался. Горела тайга!.. От края до края, на тысячу километров. И он чувствовал, что это он поджег тайгу, но как и когда – не помнил. Ему просто было жарко от огня. Скорее бы спрятаться в безопасное место! Скорее бы!
– Я такую разве тебя ждала? – слышит он чей-то голос, но чей, разобраться не может. – С чего ты не в духе, скажи, пожалуйста.
– Будто ты и в самом деле ждала меня!
– Чем же я тебе не угодила? Скажи хоть!
– Так нельзя жить!.. Так дальше нельзя жить. Надо честно… честно… Хоть один раз в жизни! Сколько я тебе об этом говорила?!
– Т-сс! Дура!.. Ишь, как взъерепенилась! Опять на родную мать хвост поднимаешь! Не я ли тебя выкормила, выходила, дала образование? Пеклась об тебе, окаянной, денно и нощно! И она же меня теперь учит!
Что за сумятица? Чьи это голоса? Откуда они появились здесь вот, среди пылающей тайги? Кругом горит земля, а два женских голоса ссорятся.
– Кто у тебя там? – слышит он.
– Человек. Пришлый охотник.
– Опять?!
Сон как смело. Михаил Павлович очнулся, подтянул ноги, потом спустил их с дивана, сел, прислушиваясь к разговору в избе.
– А где твой муж? – слышит он молодой женский голос. – Или ты успела разойтись с ним?
Ах вот оно в чем дело! Кажется, приехала Анисья.
– Ты мне позволишь вещи свои взять? Я думаю, ты ничего не потеряешь, если я не буду мешать твоей жизни.
– Не тебе меня корить, Анисья, – загремел голос матери. – Ишь, приехала и ноздри раздула! И то ей не так, и это не в ту сторону. Вишь, ты как раскипелась! Или я тебе дорожку перешла? А перешла! Как пилой перепилила. Теперь тебе Демид Филимонович не жених, а сводный брат. А ты ему – сводная сестра, ясно? Не кусай губы-то, я тебя, милая, насквозь вижу. Не тебе меня перехитрить!
– Что ты только говоришь, а? Есть ли в тебе хоть капля совести? – И после паузы: – А Демид, как тебе известно, не сын Филимона Прокопьевича!..
С треском хлопнула дверь.
– Куда ты? Вещи-то хоть возьми!.. Ах, дура, дура!..
Михаил Павлович выскочил из горницы в тот момент, когда Авдотья выбежала следом за дочерью. Он видел в окне чью-то голову в платке, и то на один миг…
Х
Запасшись продуктами, Демид снова уезжал в тайгу, к своему поисковому отряду. Возле ограды стояли навьюченные лошади. Полюшка притаилась в калитке и поглядывала, как звереныш, на Анисью Головешиху, которая зачем-то приехала провожать ее отца. Демид крутился возле Анисьи, совсем забыв про Полюшку. А Полюшка терпеть не могла Анисью. Вот еще привязалась! Зачем она пришла?!
– Папа, ты обязательно должен встретить в тайге маму. Почему она так долго не возвращается?
– Хорошо, хорошо, Полюшка. Я постараюсь. Наши ребята теперь ее, наверное, уже проведали… Не бойся, ничего не случится.
Мимо шла Мария Спивакова с полными ведрами.
– Бог помочь, Демид Филимонович! В тайгу поспешаешь?.. Что так припозднился? Солнце-то вон уж, гляди, гле! Али кто ночесь спать не давал? – и, улыбаясь, подморгнула карим глазом, взглянув на Анисью.
Уж эти соглядатаи! Ничего-то, ничего от них не скроешь!
А Анисье так бы хотелось побыть с Демидом наедине. Открыться, рассказать все о матери… Она взглянула с неприязнью на Марию Спивакову и нечаянно встретилась с глазами Полюшки. У той в глазах плескалась откровенная ненависть.
– Ну как, Демид Филимонович, ожил? Тайга – это тебе не плен. Хорошие люди у вас в отряде?
– Везде хорошие люди, Мария. Когда мне овчарка глаз выдрала, думал, концы отдам. А ничего, и в плену выжил. Выходили, выкормили, делились последним куском. В одиночку я бы пропал… Трудно было, когда нас начали обрабатывать на все катушки-вертушки. Кого послали в Аргентину, в Канаду, в Грецию, в Америку. Других в какие-то особые школы. Диверсантов и шпионов готовили.
– Диверсантов?!
– Были и такие проходимцы. Мне вот пришлось с одним столкнуться в комендатуре лагеря. Жалко, не перервал ему горло!
Анисья побледнела.
– Что с тобою, Уголек?
– Душно что-то.
– Ну и как же потом? – напомнила Полюшка.
– Вот я и говорю: одни от страха сами лезли в петлю, вербовались кто куда. Другие – сопротивлялись. Ну а я – рвался домой. Домой, домой!.. Подняли меня вот так ночью к английскому коменданту, тут я и встретился с проходимцем из русских. Тоже сватал меня на предательство. Из кожи лез, сволочь, доказывал, что если я вернусь домой, то схвачу лет двадцать каторги, а то и пулю в лоб. Помяли меня тогда здорово!
Да, он хватил лиха. Жил как мог и где приходилось. И все же совесть у него чиста. Разве легко ему вот и теперь начинать все сначала. А что же делала она, Анисья, когда встретила в доме матери Ухоздвигова? Видела и молчала?
Может, сказать ему? Все сейчас рассказать? Нет! Нельзя впутывать его в это дело. Ему своего горя хватает. Он же ей никогда не простит такого. Никогда! Да и самого его снова затаскают по милициям.
ХI
В этот же день Анисья повстречала отца. Шел он улицей, балансируя у забора с мешком за плечами.
– Э! Анисья! – вместо приветствия сказал Мамонт Петрович. – Куда это с чемоданом-то?..
– Вот… От матери ушла.
– Добро, добро! А ну, зайдем ко мне, потолкуем…
Жил он теперь с казачкой Маремьяной Антоновной, женщиной боевой, прижимистой, бельмоватой на один глаз. Почему Маремьяна женила на себе Мамонта Петровича, так и осталось неизвестным. То ли жалко ей стало ютившегося в конюшне Головню, то ли решила жадная Маремьяна Антоновна замолить грехи свои бескорыстием Мамонта Петровича. Так или нет, Головня вскоре после заключения оказался в Маремьяниной твердыне на правах мужа.
Когда Мамонт Петрович ввел Анисью в ограду, на резном крыльце между двумя столбиками показалась, как в раме, высокая Маремьяна Антоновна с засученными по локоть рукавами. Ее горбатый нос и тонкие поджатые губы, особенно тяжелый подбородок, говорили о ее властном, неуживчивом характере.
– Где пропадал, мерин?! – зычно подала она голос, уперев одну руку в бок.
Мамонт Петрович сразу же посутулился, стал как будто на вершок ниже своего роста и заговорил сиплым, незнакомым голосом:
– Позволь молвить, Маремьяна Антоновна. Сичас изложу полную информацию.
– Я те изложу! Где солома?
– Нет соломы, Маремьяна Антоновна. Все тока обошел.
