– Ишь ты! А гнать хотела.
Старушонка переступила порог степенно, с достоинством. По тому, как важно она поворачивалась, какими движениями сбросила с плеч рваную хламиду и сняла через голову такое же рваное платье, под которым была надета теплая вязаная кофта, видно было, что старуха из бывалых.
Головешиха развесила нищенские доспехи доверенной «капитана» на просушку и пригласила гостью в горницу.
– Ишь ты какая, Авдотья Елизаровна! – Старушонка уселась на диван. – Я-то думала, что встречу «крестовую даму» моих годов. А ты – красавица, да еще с норовом. Наверное, от мужиков отбоя нет?
Головешиха хихикнула:
– Не те годы, бабушка.
– Видать! Вербовщик-то без ума уехал от тебя? Слышала: судить его будут… за растрату денег. Пропил будто.
Головешиха, краснея, вытаращила глаза. Вот так старушонка!
– Кто говорил про вербовщика-то?
– От ветра наслышалась, милая. Ловко ты его общипала! Ветер шепнул, будто десять тысяч просадил он в Белой Елани. Дорогая ты, Авдотья Елизаровна. За такую хватку сам «капитан» похвалил бы.
Моложавая хозяйка сладко вздохнула. Сам «капитан» ее не осуждает!..
– Он где, «капитан»?
– При своем месте.
– В городе?
– Не все знать надо, милая. «Капитана» теперь нету. Есть слуга Господний «Свидетелей Иеговы», Михайла Павлович Невзоров. Или запамятовала?
Головешиха слышала про секту «Свидетелей Иеговы», пустившую корни в леспромхозе. Секта тайная. Неужели сам «капитан» вступил в такую секту?
– Он же… неверующий, бабушка. Как же он в секту вступил?
– Не мели лишку. И про «Свидетелей Иеговы» тоже помалкивай. Они свое дело вершат в тайности. Грядет день Армагеддона, и погибнут слуги сатаны.
Старушонка оглянулась, точно боялась: не подслушивает ли ее кто?
– Гонение великое на слуг Господних, да не все ведомо властям. В одном месте сожгут, в другом Господняя травка опять зазеленеет. Так и «Свидетели Иеговы». Как травка – из-под камней, а пробьется к Божьему лучику.
Вот еще наваждение! Неужели и Головешихе придется вступить в эту секту?
– Ты живи, милая, как живешь, – ответила посланница «капитана». – У Спасителя много верных слуг, но не всех он выставляет напоказ. Одних уберут – другие объявятся.
Хозяйка собрала на стол. Поставила дымящиеся жирные щи из говядины, жареную баранину в утятнице, разлила в стаканы малиновую настойку собственного изготовления и пригласила гостью:
– Тебя-то как звать, бабуся?
– Так и зови. Другого имени не спрашивай.
Вот что значит свидетельница Бога Иеговы. Не брякнет лишку, не выдаст то, что не должен знать третий.
Головешиха догадалась, что старушонка побывала в Сухонаковском леспромхозе, где свили себе гнездо сектанты.
– У латышей побывала, бабуся?
– У каких латышей?
– В Сухонакове. Там у них большая секта. Чирки – то у тебя на ногах латышские. Они такие мастерят.
Старушонка подтянула ноги под табуретку и поджала тонкие губы:
– Чирки тебе оставлю. Найди мне какие-нибудь сапожишки.
Выпили крепкой «малиновки», взаимно пожелав друг другу доброго здоровья.
– От «капитана» есть письмо мне?
– Я же сказала: «капитана» забудь. Есть Михайла Павлович Невзоров. По охотничьему делу работает. Какая же у тебя непутевая память, ай-я-яй! Поговорим после баньки. Устала я, милая. Сколько верст перемесила грязи!.. Михайла Павлович собирается приехать к вам в тайгу ловить живых зверей для зоопарков. И напарник с ним. Подумать надо. Ответ будет ждать через меня.
– Какой ответ-то?
Старушонка не сразу сказала:
– Тут его никто не темнил? Может, слух какой прошел?
Головешиха заверила, что про «капитана» местным властям ничего не известно. Дело давнее.
– А ты не спеши с ответом. Сама все узнаю через старух. Вот еще письмо надо пустить по рукам.
Старушонка достала из-под кофты сверток бумаг, вынула «Божье письмо» и дала его почитать хозяйке.
«Святое письмо к верующим во Христа Спасителя, в Господа Бога и Божью мать. Аминь.
Истинно говорю вам, верующие и те, кто сбился с пути Господнего: все, что не от Бога, будет разрушено огнем и мечом, мором, градом, наводнением, серым дымом. И тогда свершится суд Господний, слуги сатаны сгинут, а верующие спасутся.
Смотрите, кто этому письму не верит, тому великий грех будет.
Истинно говорю вам: придет на землю день Армагеддона в ту минуту, в тот час, когда вы не будете его ждать…»
Письмо было длинное, с угрозами и проклятиями для неверующих в Бога Иеговы.
И православной церкви досталось. Оказывается, и церковь сатанинская!..
Головешиха не поверила ни единому слову «святого письма», но виду не показала.
Старушонка прожила у гостеприимной хозяйки три дня и ушла на зорьке в неведомом направлении, оставив в Белой Елани послание Бога…
V
Новости в деревне пухнут, что тесто на опаре. Откуда – то влетело в ухо Авдотье, что был-де старик с кижартской пасеки, заявку про золото сделал. Кроме того, слухи ползли: в тайге неспокойно.
С этого дня Авдотья Елизаровна преобразилась, втайне стала поджидать гостя.
Вечерами в чайной собирались рабочие геологоразведки, леспромхоза, сплавконторы, проезжие горняки и приискатели и, конечно, местные жители.
Авдотья Елизаровна умела не только потчевать, но и не менее охотно принимала приглашения посидеть минутку-другую возле столика.
Ни разу не побывал в чайной Демид Боровиков. До Головешихи доходили только слухи, и, как назло, не из приятных. Ждала: не похвастается ли Демид, как живут за границей? Не обронит ли где ершистое слово про жизнь в Белой Елани? «Демид-то как живет? – обычно спрашивала она у знакомых завсегдатаев чайной. – Говорят, будто не по вкусу пришлась ему таежная житуха?»
– Пошто не по вкусу? Наоборот! Помолодел. В самую пору женить!
Настораживало Авдотью Елизаровну сообщение о том, что Демид будто бы встретился с Анисьей. Головешиха призадумалась. Не замышляет ли Демид закрутить Анисье голову? Или тут еще что-то скрывается?
Было одно обстоятельство, над которым Головешиха упорно размышляла. Какими судьбами уцелело у покойной Филимонихи столько золота, и денег, и дорогих вещей в сундуках? И разве не досадно, что ценности уплыли мимо Головешихи? Как мог допустить сам Филимон Прокопьевич, чтобы все эти богатства хранились у выжившей из ума старухи?
А может быть, у Филимона в заначке еще кое-что есть? Когда он стал вдовцом, Дуня начала встречать его с еще большей ласкою, негою, игривостью своего полнеющего тела; и Филимон, забывая о старости, чувствовал себя в ее доме сорокалетним мужиком. Его медно-красное лицо так и сияло! И пусть на деревне говорят все что угодно, пусть срамят его, но он сошелся с Головешихой после сороковин покойной старухи, и ему наплевать на все разговорчики.
