– Господь миловал, – вздохнул Ной, враз уяснив, что за новая фигура предстала перед ним: начальник губернской контрразведки! Экий глазастый капитан! Вот его-то и опасаться надо: если из контрразведки прилипнут – беды не оберешься. Как пиявки, сволочи.
– А вы хитрец, хорунжий! – сказал капитан, кособочась в седле. – Не случайно генерал Новокрещинов называл вас «красным конем Совнаркома». Вы и в самом деле приплыли сегодня из Минусинска на «России»? Как же вас не задержали военные власти? Ну, голубчик, во что бы вы ни вырядились, казак из вас выпирает из любых шаровар. Да еще с таким жеребцом, седлом и сумами!.. Было другое! Сказать? – И так-то сверкнул глазами, что у хорунжего холодок прошелся за плечами. Ну и глазастый дьявол. – Не будем врать друг другу. Условились?
Ной невнятно пробормотал, что врать он не сподобился.
– А что про пароход-то вы сочиняете! – хохотнул капитан. – На «России», хорунжий, вы были красный! Не так ли? Минусинские власти вспомнили про вас в самый последний момент, когда под Красноярском сложились трудные обстоятельства. Вызвали и без лишних слов направили в Красноярск. А приехали вы к шапочному разбору – ни фронтов, ни сражений, бегство на север! А вы не из тех, которые кидаются из огня да в полымя. Не правда ли? – На этот раз капитан расхохотался, покачиваясь в седле, а Ною было не до смеха. Под пятки вывернул, лобастый гад! – Ну, что скажете?
Ною нечего было сказать – отдыхивался.
– Вот так-то, Ной Васильевич. Но это между нами, так сказать тет-а-тет, иначе вам не миновать фильтрации. Какой? Всех, кто служил Советам, будут отмывать от красного, а у вас и борода крас ная. Пришлось бы бороду начисто отхватить! Но, как видите, даже министр внутренних дел Сибирского правительства доктор Прутов к вам благоволит. Так что считайте – провернулись… на первое время! – предупредил капитан.
Ной напряженно слушал и помалкивал.
– Кстати, – продолжал капитан, – «Россию» должны были захватить в пути следования. И не с пристани, а на пароходе. Там ехали три офицера. Что с ними случилось, не припомните? – И так-то пронзительно посмотрел.
Ной поднатужился. Ну, лобастый черт! Что же ему сказать? Этому не соврешь – насквозь видит.
– Комендант арестовал трех мужиков, слышал. Будто бы артельщики-сплавщики. Один из них пытался бросить бомбу в машинное отделение, тут его и схватили. При обыске у его дружков отобрали еще бомбу и оружие.
– И вы приказали расстрелять их?
– На то был военный комендант с красногвардейцами.
– Ну бог с ними! Вечная им память, как говорят. Я вас о них не спрашивал, и вы мне ничего не говорили. Так будет лучше, хорунжий. И вы, конечно, не спешили в Красноярск на помощь красным, а ехали по вызову атамана Бологова. Впрочем, он такой же атаман, как я тиароносец.
У Ноя даже спина взмокла – до того разделал его капитан! Куда он еще повернет? Не арестует ли? Это же контрразведка!
– У вас есть закурить?
– Некурящий, извините.
– Хочу предупредить, хорунжий. Хотя вам и оказана поддержка полковников, но впереди у вас – Дальчевский и Новокрещинов! Это зубастые акулы. Генерал, как я его великолепно помню, законченный кретин. А у кретинов, когда они у власти, одна молитва: «Расстрелять! посадить в тюрьму! повесить!» каждого инакомыслящего или в чем-то запятнавшего себя перед строем и властью, которую олицетворяет его препохабие кретин! Это опасно, хорунжий. И не только для вас, но и для всех мыслящих и порядочных людей. Много веков кретины, подобные Новокрещинову, кастрируют Россию без жалости и милосердия. От Ивана Грозного до Николая Александровича, бесславно павшего, Россией правили кретины, и не потому ли держава оказалась у разбитого корыта? Где как не у нас, хорунжий, безжалостно уничтожались люди мыслящие, составляющие гордость нации? Кандальные тракты, тюрьмы и тюрьмы, каторги по всей Сибири! Молчите? Боитесь сказать! Закурить бы! – снова вспомнил капитан. – Подождите, хорунжий! – Увидев кучку глазеющих горожан, подъехал: нет ли у кого табачку?
Капитана угостили пачкою папирос, присовокупив:
– Спасибо вам, господин офицер, за освобождение от разбойников-большевиков!
– От разбойников? – переспросил капитан. – А вы все еще живые? Как же разбойники не прикончили вас, господа?
– Обошлось, слава Христе! Ежли засиделись бы товарищи – всех вы перевели.
– Прочь, ва-арвары! – вдруг взревел капитан. – Не собираться толпами!.. Прочь!..
Кучка городских обывателей, не ожидавшая такого поворота, моментально посыпалась от офицера во все стороны.
– Видели? Большевики для них разбойники, хотя никто из этих варваров не потерял при Советах ни единого волоса с головы. Обыватели и мещане – оплот любой тирании. При их молчаливом согласии можно вешать и расстреливать в улицах, и никто даже носа не высунет из бревенчатых стен. Ко всем чертям! Ненавижу подобную породу людей! Эх, пропустить бы сейчас рюмашку! Ведь не из гостиницы – из тюрьмы вылез, черт возьми-то!
Ной вспомнил, что у него в сумах имеется фляга самогонки.
– Что же вы молчали? Давайте же флягу! Ну, патриарх казачий! С вами жить можно.
Ной достал из сумы скруток вяленого мяса, калач, флягу подал капитану. Ухоздвигов вытащил пробку, понюхал, помотал головой, еще раз понюхал, потом попробовал и расхохотался:
– Шутник вы, однако, хорунжий! Это же отличнейший российский коньяк! Бог мой!.. Надо же, а? Коньяк! Шустовский!.. Уж я-то разбираюсь в коньяках. Ха-ха-ха! Воистину воскрес! – отпил несколько глотков. – Ну, приобщайтесь к дарам господним.
Ной на этот раз не сказал, что он «непотребляющий» – фляга-то из его сумы! И кстати вспомнил:
– Прихватил с собою, как сегодня у меня день рождения.
– Серьезно?
– Двадцать восемь лет исполнилось.
– Что ж, поздравляю! А здорово вы тогда на митинге ввернули казакам про Ноев ковчег! И волны нас хлещут, и ветры бьют, а нам надо плыть, чтобы почувствовать под ногами не хлябь болотную, а твердь земную. Долго еще нам плыть, голубчик, до тверди земной!..
Ной едва промигивался. Откуда он знает про митинг? Вот это «начальник губернской контрразведки»! Или он прощупывает печенку Ноя?
– Все, мною сказанное, – сугубо между нами, хорунжий, – строго предупредил капитан. – Если кому из офицеров расскажете – радости мало будет. Учтите!
Ной успел за малый срок многое «учесть»; понял: хотя под ним седло не горит, но может и вспыхнуть.
– Держитесь на вокзале подальше от передней линии. Не попадайтесь на глаза Дальчевскому. Дальчевский – мстительный, о Новокрещинове я уже сказал. А что вы мало пьете ради собственного дня рождения?
– Мне пить много нельзя. Натура не принимает.
– Сочиняете! При вашей комплекции бочка рома не свалит с ног! Эх, сегодня бы нам, после встречи эшелонов, закатиться в «Метрополь». Да в кармане у меня пусто. Не одолжите тридцатку на два-три дня?
