Машевский, прохаживаясь по просторной гостиной, наставлял Анечку; Прасковья собирала вещи в дорогу, складывала привезенные с Клюквенского фронта медикаменты в куль.
Анечка отказалась поддерживать «хорошие отношения с хорунжим»:
– На пароходе с ним приплыла пакостная женщина, Евдокия Елизаровна Юскова. Белая гадина! Она была здесь в заведении какой-то Тарабайкиной-Маньчжурской! Кошмар! И хорунжий с нею. Это же гадко, гадко и омерзительно. За одно это я его глубоко не уважаю. Если бы ее убил какой-то есаул – на земле было бы чище! А хорунжий трогательно заботился о ней! Стыдно вспомнить. Селестина Грива предупредила нас с Пашей: «Эту белую гадину опасайтесь. Она связана с головкой заговора». Жалела, что выпустила ее из УЧК.
Машевский посмеивался. Анечку кинуло прочь от хорунжего; только что защищала его и ссорилась с сестрою, а теперь «гадко и омерзительно».
– Кстати, кого назвал хорунжий в Николаевке?
– Яснова Павла Лаврентьевича.
– Паша, разве комендант на «России» Яснов?
– Из Красноярска поплыл Топоров, – ответила Прасковья. – А кто был комендантом из Минусинска, не знаю.
– Вот вам пример нашей невнимательности, – мягко заметил Машевский; голос у него был тихий, но если он волновался и начинал говорить громко, то чуточку заикался. – Мы могли бы, – продолжал Казимир Францевич, похаживая по гостиной, – осторожно спросить хорунжего про Яснова и узнать адрес. Анечка, обязательно узнай. Главное для тебя на первые дни – связь с товарищами.
Машевский назвал несколько фамилий, особо просил побывать у двух девушек, работающих в губернской типографии, чтобы через них достать типографский шрифт, а наборную кассу он сам сделает в деревне, куда уедут с Пашей на пару дней.
– Придется тебе, Анечка, устроиться на работу в «Общество самодеятельности». Там есть наши товарищи и сочувствующие. Главное – собрать силы. И вот еще… – Казимир Францевич остановился возле Анечки, пытливо взглянул ей в глаза. – Относительно капитана Ухоздвигова…
Анечка передернула плечами, будто ее ударил Казимир Францевич, а он тем же мягким голосом продолжал:
– Понимаю, для тебя это имя крайне неприятно после всего, что было между вами и столь печально оборвалось.
– Ничего не было! Ничего! – запальчиво выкрикнула Анечка.
– Ты меня не выслушала. А есть кое-что очень важное! – И, взглянув на Прасковью Дмитриевну, сказал: – Мне кажется, капитан этот не так прост.
– Хорошо о нем сказал хорунжий, – вспомнила Анечка. – Самый серый из серых, да еще назначен начальником контрразведки! Значит, имеет большие заслуги у белогвардейцев за работу в подполье. Я бы ни одного из арестованных офицеров не оставила в тюрьме! Ни одного! Тем более Каина-капитана!..
– Самосудов у нас не было и быть не могло! – строго заметил Казимир Францевич.
Слышно было, кто-то заехал в ограду – собаки не лаяли, значит Василий вернулся. Машевский прошел из гостиной через прихожую на веранду, сказал Василию, чтобы он не распрягал коня.
– Поедете?
– Да!
– Тогда я вам запрягу Соловка в рессорный ходок. Экипаж нам нужен для извоза. В ходке вам будет удобнее.
– Только поскорее!
Вынесли багаж в ограду. Василий, запрягая Соловка, сообщил сестрам:
– Ваш господин хорунжий мигом разделался с политикой! Утопил в Каче.
– Кого утопил? – не поняла Анечка.
– Все книги. Без разбора.
– Молодец! – похвалил Машевский, и к Анечке: – Сейчас же перебери книги. Не оставляй политических. Загляни в комнаты, где жили Рогов и Юргенсон. Все подозрительное убрать и уничтожить. Если придут в дом с обыском из контрразведки, не вздумай вступать в дискуссию. Мы уплыли на пароходе с Пашей. А дяде протодиакону просто приснилось, что он нас видел. И не задирай дядю. Это я серьезно говорю.
– Еще чего не хватало, чтоб я с ним разговаривала!
– Это для тебя первое испытание, Анечка. Главное – впереди.
Сестры обнялись и потихоньку всплакнули.
В эту первую белогвардейскую ночь во многих домах люди не спали.
VI
Полковники задыхались от навалившихся чрезвычайных и неотложных дел.
Управляющий губернией Ляпунов со своим первым заместителем юристом Троицким ночью приступили к трудной службе, заняв под управление двухэтажный каменный дом – резиденцию бывшего губернатора Енисейской губернии Гололобова.
Нужны были чиновники, и они ждали приема; никто не хотел опоздать на «теплое местечко». У каждого были заслуги по борьбе с большевизмом. Один – саботажник; другой – густо перчил большевикам, где мог; третий чуть ли не стрелял в большевиков, а в общем все врали, сочиняя небылицы, отталкивая друг друга от «губернского сдобного пирога», а без них, без «этих подленьких душонок», существовать не может управление губернией. А тут еще вопросы, вопросы! Снабжение продовольствием армады военнопленных (а их в городе около восемнадцати тысяч – австрийцы, мадьяры, итальянцы!), формирование стрелкового полка и батареи; машина должна работать – пережевывать по всей губернии власть Советов, чтоб помину от нее не осталось!
Служащие получали назначение, и каждый спешил захватить себе кабинет в двухэтажном доме.
Оставшиеся в наследство от Советов пять легковых и десять грузовых автомобилей управляющий губернией поделил по совести. Для управления взял три легковых и пять грузовых; губернскому комиссару Каргаполову – один легковой и два грузовика, чтобы возить особо важных арестантов и перебрасывать внутри города карательные части; губернской милиции подполковника Коротковского уделил один легковой и три грузовика. Весь запас бензина – под строжайший учет отдела по транспорту.
Чиновников – хоть пруд пруди, а вот где сыскать офицеров? Ляпунов слышал, что у Деникина и Юденича тысячи бездельничающих офицеров и пятьсот безработных генералов – подумать только?! Хоть бы перебросили их в Сибирь!..
Офицеров и – денег, денег! Пусто в трех банках. Троицкий, созывай всех купцов, именитых граждан, пусть откроют домашние сейфы, шкатулки. Денег! Денег! За нами не пропадет. Денег, денег!..
Полковник Розанов занял под штаб несуществующего казачьего полка дом на Благовещенской, приказал всем красноярским урядникам и казакам мчаться в станицы Есаулово, Атаманово и не возвращаться без казаков. Казаков, казаков! И добровольцев в армию. Как можно больше добровольцев!
Губернский комиссар Каргаполов под управление захватил два дома: для отделов – двухэтажный каменный дом, а через улицу – под собственную резиденцию деревянный особняк. У него, у комиссара, уйма дел! «Мясо будет – была бы мясорубка». И Каргаполов усердно налаживал свою мясорубку, чтоб не опоздать: не сегодня завтра в тюрьме окажутся большевики и видные совдеповцы из уездов и волостей. Где все это добро обрабатывать? Офицеров! Офицеров! И надежных чиновников – следователей! Надежных, главное. Надо кого-то послать в уезды, чтобы и там установить свои мясорубки-комиссариаты и уездные отделы – милицию, подобрать управляющих уездов, а чтоб не затесались на ответственные посты бывшие совдеповцы и, упаси бог, большевики, кто-то должен поехать на места. Офицеров! Офицеров! И – денег, денег! Без денег никуда не уедешь.
