В кучке офицеров на барже кто-то громко сказал:
– Рубить жидов с головы до пят, и весь им суд и следствие!
Прутов оглянулся:
– Никакой резни, господа! Мы пришли на смену большевистской тирании. И, кроме того, должен заметить, если вы тронете евреев, сие немедленно отзовется во Франции и Америке и во всем мире. И тогда мы наживем много неприятностей.
– «Енисейск»! – кто-то крикнул с кормы.
– Еще неизвестно, «Енисейск» ли?
– «Енисейск», конечно!
– «Сокол» такой же.
Вслед за первым пароходом показались другие. Они шли кильватерным строем: «Енисейск», «Орел», «Лена», «Тобол», «Иртыш».
Ждали.
Против пристани «Енисейск» остановился, к нему подошел «Тобол» и принял на буксир вместительный лихтер № 5 с захваченными красными.
Освободившись от лихтера, «Енисейск» протяжно загудел, направляясь к пристани. Остальные пароходы стали на якоря.
Полковник Ляпунов крикнул на берег:
– Гимн! Гимн!
Кто знает, по чьей вине духоперы вдруг рванули вместо «Где бесконечная снежная ширь…» – «Боже царя храни!».
Господа на барже обнажили головы; оба банкира и миллионщики набожно перекрестились. И сам Прутов до того растерялся, что, вместо того чтобы остановить исполнение царского гимна, почтительно снял шляпу.
Дуня с поручиком Ухоздвиговым, не допущенные к дебаркадеру, смотрели на церемонию встречи «Енисейска» с берега.
– Еще одна ведьма! – ахнула Дуня, завидев с каким-то пожилым офицером Алевтину Карповну, бывшую полюбовницу покойно го папаши. Подумать! Ее, Евдокию Елизаровну, с инженером Ухоздвиговым не пустили к трапу, а прости господи Алевтинушка сыскала себе нового покровителя, разнарядилась, как балаганная ак терша, и прет к трапу под ручку с усатым моржом!..
Дамы толкаются, лезут на баржу, но их оттаскивают офицеры и казаки.
– Помилуйте! Там и так яблоку негде упасть.
– Господа должны уступить место дамам!
– Помилуйте!
IV
Подпоручик Богумил Борецкий со своими офицерами и хорунжим Лебедем чинно прошли по ковровой дорожке на дебаркадер. Перед ними расступились. Прутов первым приветствовал подпоручика Борецкого, хотя тот руки не подал министру: он, подпоручик Борецкий, знает только великого командующего Гайду, а на всех этих сибирских правителей ему начхать!..
Когда Богумил Борецкий с офицерами и хорунжим отошли вглубь дебаркадера, прокурор Лаппо шепнул Прутову:
– Видели рыжебородого, который с Борецким?
– Ну? – повернулся Прутов; он, понятно, помнил хорунжего.
– Это хорунжий Лебедь, который удачно отличился возле тюрьмы. Но это был всего-навсего маневр. Получено письмо генерала Новокрещинова, в котором сообщается, что хорунжий Лебедь агент Ленина!
Хватив через край, Лаппо ввернул, что хорунжий Лебедь пользуется расположением чехословацких офицеров и самого Гайды, а это неспроста: чтоб иметь заслон.
Прутов жестко обрезал:
– Оставьте! Должен заметить вам, господин прокурор, вы здесь в губернии преуспели в обострении отношений с чехословаками. И если дело дошло до того, что они доверяют только одному хорунжему, это значит, что вы все противопоставили себя чехословакам. А это уже дурно пахнет, да-с! Надо помнить: без их помощи мы не сумели бы опрокинуть Советы в Сибири, насквозь пропитанные большевизмом. На этот счет мы будем еще говорить.
«Енисейск» причалил к дебаркадеру.
По правому борту парохода – офицеры, офицеры, офицеры, молодые казаки. На капитанском мостике – полковник Дальчевский, подтянутый, в фуражке и в кителе с золотым крестиком; приветственно машет рукою.
– Патриотам – уррааа!..
– Уррааа!
– Ррааа!
Орут с берега и с дебаркадера.
Матросы выкинули с парохода трап, а казаки застлали его еще одной ковровой дорожкой.
Первым сошел Дальчевский и облобызался с министром Прутовым, управляющим губернией полковником Ляпуновым, с банкирами Афанасьевым и Калупниковым, а тогда уже с женою и детьми.
– Уррраааа!
– Мстиславу удалому – уррраааа!
Дамы бросали цветы на ковер по трапу, чтобы доблестный воитель сошел на благословенную красноярскую землю по неувядшим полевым цветам и оранжерейным неблагоухающим розам и хризантемам.
Ной, как только причалил пароход, спрятался за офицерские спины, чтоб не попасть на глаза Мстиславу Леопольдовичу.
Наяривал духовой оркестр, на этот раз гимн Сибирского правительства. Восторженно взвизгивали дамы.
Слепило солнце, кидая свои лучи вкось по Енисею. Горбатились на правобережье лиловые горы.
Дальчевского на берег повел под руку министр Прутов, а за ними губернские чины, ну и, конечно, дамы, ошеломленные и счастливые дамы города.
Про чехословацких офицеров и самого командира сорок девятого эшелона подпоручика Богумила Борецкого запамятовали. Мало того, оттеснили в сторону.
Взбешенный подпоручик Борецкий с офицерами Овжиковым и Брахачеком поспешно покинули баржу и не задерживаясь убрались прочь с пристани.
Ляпунов заметил-таки Ноя.
– А! Ной Васильевич! – подошел он к хорунжему, разомлевший и пунцовый от выпитого портвейна. – Ну как?! Не победа ли?! Ах, как это славно! А каковы наши офицеры? Орлы! Без единой потери всю флотилию красных в пух-прах! А ведь у красных были превосходные силы: комиссары, командующий Марковский!
Ной почтительно помалкивал.
– На пару слов! – Ляпунов кивнул в сторону кормы, откуда только что ушли чехи. Ной пошел за ним. Ляпунов вытер лицо платком и тогда уже приступил к делу: – Командование эскадроном на сутки передайте старшему уряднику Еремееву. Сами будете находиться в моем распоряжении. Ради такого праздника управление губернией выделило для казаков некоторые суммы. Представьте мне к понедельнику список достойных казаков вашего эскадрона и не забудьте тех, которых передали в сотню есаула Потылицына.
– Слушаюсь!
– Ну а сегодня не всухомятку же праздновать, не так ли, Ной Васильевич? Ах да! Вы же непьющий и некурящий! Но тем не менее, хорунжий, нельзя ущемлять других.
– Само собой, господин полковник.
– Ну-с, отрядите старшего урядника Еремеева с двумя казаками, и пусть получат кое-что у бакалейщика Шмандина. На пять тысяч рублей пока достаточно?
– Того много даже!
– Ну что вы! Ради торжества скупиться нельзя.
Ляпунов достал из нагрудного кармана книжицу и бегло написал химическим карандашом на официальном бланке управляющего губернией бакалейщику Шмандину распоряжение: выдать Еремееву для казаков на пять тысяч рублей подарков, а в скобках упомянул: «водка в том числе», и размашисто, по характеру, расписался. Это был в некотором роде вексель, только из чьего кармана будут взяты деньги, чтобы погасить этот вексель?..
