Что-то вспомнив, князь положил тонкую руку на богатырское плечо Ноя и попросил:
– Если встретите когда-нибудь моего фронтового друга, Кириллу Иннокентьевича, скажите: я не благодарю его за производство меня из штабсов в подполковники! Не-ет, не благодарю. Он меня предал, оставив с этой бандой! Да, да! А сам он смылся к Деникину. Па-анятно? На юге теплее. Не забудете?
Ной перемял плечами, не сообразив, бредит ли князь или пьян в стельку? Но от князя нестерпимо воняло духами.
– Кстати! Напоследок окажу вам услугу: от эшелона и господина Борецкого, особенно Брахачека, держитесь подальше. Вас в чем-то заподозрили. Как и меня, впрочем, в слюнявом самодержавном гуманизме. Да, да! В «самодержавном царском гуманизме». А лучше уж разом покончить со всем этим бардаком, и – кончено! Как это положено князю Хвостову. Да-с! Я именно за «слюнявый царский гуманизм», но не за эти гайдовские букетики! У меня сегодня, когда допрашивали этих, – кивнул на повешенных, – желудок вывернулся. Полчаса полоскало! Слышали: Дальчевский произведен в генералы? Летите к нему, поклонитесь, и пусть он вас возьмет в казачий полк дивизии, которой он командует. На следующей неделе дивизию направят на фронт – там все-таки почетно быть убитым лицом к заклятым врагам, большевикам! Почетнее, хорунжий! Ну, прощайте. Иду в ресторан – задыхаюсь, хорунжий. За-адыхаюсь!
Спекся родовитый князь!..
Оно и понятно: времена царские и дворянские не вернуть князю никакими молитвами, а тут еще приказано присутствовать при «чрезвычайных мерах» по подавлению забастовки! Разве это княжеское дело?!
А на путях – холодные, мертвые паровозы, составы, составы, и никакого движения.
Мертвые, холодные паровозы, и мертвые составы на всех путях. Славно!..
Князь Хвостов прямо назвал фамилию Машевского и его, Ноя, предупредил, охотятся за ним. Неспроста обмолвился!
«Приспело лететь мне вслед за лебедями, на свою сторону южную, сибирскую», – наматывал решение.
Разбойник Дальчевский произведен в генералы и назначен командиром дивизии, готовится к отправке на фронт против Красной армии?! Но главный виновник убийства Ивана не уйдет от него, Ноя! «Мщенье и аз воздам! Такоже, Господи, благослови».
Глотка пересохла – нет ли в вокзале воды? Или взять бутылку ситро в буфете?..
Возле буфета, невдалеке от ресторана, выстроилась длинная очередь ожидающих пассажиров – ехать-то не на чем: ни на запад, к теп лой Самаре, ни на восток, к океану.
Засели, и никто из них не знает – надолго ли?
Не пользуясь своим преимуществом офицера, Ной долго стоял в очереди, изогнувшейся в две петли.
Слышал выстрел – где-то близко, на перроне будто? Не винтовочный, пистолетный скорее всего. Вдруг из ресторана выскочил официант в черном пиджаке.
– Милиционера! – закричал диким голосом.
Подбежал к очереди, увидел возле стойки офицера, и торопливо;
– Господин офицер! Прошу в ресторан! Пожалуйста! Несчастье! У нас там офицер застрелился. Выпил два стакана коньяка и застрелился! Пожалуйста!..
«Это князь, – обожгло Ноя. – То-то и разговор вел, как вроде заупокойный по самому себе».
Вышел из очереди и вон из вокзала – надо немедленно ехать, ему здесь делать больше нечего. Спасибо, что князь успел предупредить…
VIII
Беды не приходят в одиночку – черных товарок за собой ведут.
Радость – одинокая и пугливая гостья: дунь на нее, вспорхнет, как воробей, и поминай как звали.
Опустел дом Ковригиных. Хозяин уехал к старухе в Ужур. В доме остались Лизавета с малым Мишей да Ной. От Василия было письмо из Владивостока: «Уплыл на французском торговом пароходе в чужую страну, и пошли вы все к черту! Живите, как можете». Машевский не наведывался. За ним началась настоящая охота; Прасковья Дмитриевна все еще не вернулась из тайги.
После самоубийства князя Хвостова и бегства с вокзала Ной коротко сообщил Артему: службу кончил, собирается махнуть к себе в тайгу, а там как бог даст!
В доме не жил, а поселился в амбаре, чтоб в случае чего сподручнее было бежать.
Дня через три Ной уехал куда-то, ничего не сообщив Лизавете. Через двое суток вернулся – и опять ни слова.
Среди ночи раздался стук в ворота. Настороженно спавший Ной моментом выскочил из амбара. Револьвер в руке на боевой изготовке.
– Кто там?
– Это я, батыр Ной Силыч. Энвер, – послышался голос сына Абдуллы.
– Чего тебе?
– Тебя надо, батыр Ной Силыч. Прасковий приехал из тайга.
Задворками пробирались на зады дома Абдуллы, к лазу в высоком заплоте. В шорной тускло светился свет. За столом сидели Абдулла со старухой-татаркой, Артем и Прасковья. Ной глянул на нее и оторопел: голова коротко острижена, и чуб на лоб. Уши торчат, будто месяц валялась в больнице. Взгляд какой-то текучий, беспокойный. Экая коса была у бабы – загляденье! Что же случилось?
– Не узнал?
– И то! Стряслось чего?
– Погоди. Не перебивай. Садись и слушай. Ну вот, – продолжила она прерванный разговор. – Сперва поехали мы по железной дороге до Камарчаги. Все сошло удачно. В Камарчаге поджидали нас мужики на трех телегах из Покосной. Деревушка такая за Шало в тайге. Перегрузили медикаменты, боеприпасы, порох, селитру, патроны, пистоны. Все это надо было доставить в отряд. Пригодились твои денежки, Ной Васильевич! В Степном Баджее нас тоже встретили. Груз сразу же отправили в тайгу. Отдохнули мы, и к утру решили возвращаться. А когда приехали в Шало – тут нас и накрыли. Попали в засаду прямо возле деревни. Мужиков и двух лошадей пулеметной очередью скосили, а мы кинулись врассыпную кто куда. Хорошо, что рядом был лес. Я сперва побежала дорогою. Вижу, двое скачут. Я в сторону. Выхватила бомбу, выдернула предохранитель и кинула, да так удачно: каратели сами наехали на взрыв. Не знаю, убила или нет конников, – ушла в лес. Потом почувствовала боль в плече. Ну, перевязала сама себя и пошла дальше. Похоже, кость-то не повредилась. На другую ночь пришла в Маганск на нашу явку и тут встретила Леона – самого молодого парня из всей группы.
– Ну а сейчас рана-то как? – спросил Артем.
– За дорогу все затянуло коростой. Сняла бинты. Рубец останется.
– От Анны Дмитриевны письмо было. В Москве она, у надежных людей. Здорова. Просила не беспокоиться. Приезжал товарищ из Центра. Письмо приказано было сжечь после прочтения, – сказал Артем.
– Слава богу! Жива Анечка! Ну, значит, связь у нас есть. А как же, как же… этот Ухоздвигов?!
Никто не ответил.
– Господи! Как я рада-то. А что еще тут без меня произошло?
Артем встал, прошелся возле стола, закурил, скосив глаза в сторону Ноя.
– Сегодня в девятом часу утра по пути из города в военный городок убиты генерал Дальчевский и его адъютант поручик Иконников. Поднят на ноги весь гарнизон, казачий полк и вся контрразведка. Шутка ли? Командир дивизии препровожден в преисподнюю! А дивизию должны были отправить торжественно на фронт. Надо же случиться такому печальному событию! Каково теперь господину Троицкому, а? Завтра я воздержусь от поездки на своей телеге. Надо подождать. Между прочим, весь город как в лихорадке, а у командира особого эскадрона, как я вижу, – ни в одном глазу!
