«Зверь ангорский», будто понял, что речь шла о нем, уставился на старика горящими злыми глазами.
– Ну а как теперь в армии с довольствием? Скудно? Ну-ну! Отощала Россия. Неслыханно отощала и обнищала, господи прости. Так, значит, послужили в Петрограде? В толк не возьму: что у вас за сводный Сибирский полк был?
Ной рассказал.
– Неслыханно! – покачал головою Василий Кириллович. – Как же могло командование формировать казачий полк в совокупности со стрелковыми батальонами?
В тот момент кот, навострив уши, вдруг прыгнул через подлокотник дивана на пушистый ковер, подбежал к двери в прихожую, толкнул ее лапами, был таков.
– Видели? – кивнул Василий Кириллович. – Почуял приближение своей хозяйки.
– Чего она в воскресенье-то учит? – вздохнула Мария Власовна. – Или будней мало? На пять классов одна! Ты бы, Вася, поговорил с кем из учителей-забастовщиков, может, вышли бы учить.
– Хм, поговорил бы! – фыркнул лобастый Василий Кириллович. – С кем говорить? И во имя чего вести переговоры? Денег у совдепа нету ни на школы, ни на учебные пособия, и пайков нету для учителей. Все и вся расползается по швам, прости господи. Такого бедствия еще не переживала матушка Россия. Вот к чему привели нас всевозможные теории социалистов. Много партий, и никакого толку. Все пошло вкривь и вкось. Ну а как в Петрограде? Существуют школы?
Ной ничего определенного сказать не мог про школы в Петрограде.
– А вот в Гатчине, как знаю, – закрыты. Учителей нету, да и школы вымерзают без дров. Ну и голод к тому же.
– Ох-хо-хо! – постанывал Василий Кириллович. – Куда же мы идем, служивый, хотел бы я знать на старости лет? – Подумав, заверил: – Монархия, понятно, канула в небытие. Отжила свое. Но должно же что-то определенное установиться с твердыми порядками и законами?
– Должно бы, – эхом отозвался Ной. – Без порядка круговерть запеленает.
– «Круговерть»? – Василий Кириллович внимательно посмотрел на рыжебородого гостя, кивнул: – Это вы хорошо определили – «круговерть».
Часы отбили четверть пятого.
– Дунюшка-то, наверное, надолго задержится у доктора Гривы. Может, накрыть на стол? – спросила Мария Власовна.
– Если с Дарьюшкой встретятся – разговоров им хватит на три дня. Скажи Татьяне Михайловне, пусть накрывает. К тому же у доктора Гривы сегодня юбилей – шестидесятилетие; будет пир горой. А как вам понравился Терентий Гаврилович Курбатов?
– Хозяйственный мужик. Обстоятельный.
– Именно – обстоятельный. А ведь он из народовольцев восьмидесятых годов. Не говорил вам?
Ной понятия не имел ни о каких народовольцах.
– Да, да! В школах тому не учили, а зря! Народ-то наш, служивый, фактически к революции пришел малограмотным и наполовину совершенно безграмотным. Цари-самодержцы с первого Рюрика и до свергнутого с престола Николая Романова не баловали народ образованием. И вот, пожалуйста, революция! Сам по себе факт потрясающий. Не пугачевщина, про которую помнит по некому Филарету-раскольнику моя здравствующая бабушка, а – революция.
«Умнющий старик», – подумал Ной.
В прихожей послышались чьи-то шаги – Ной выпрямился, подумав, что пришла Дуня. Василий Кириллович успокоил:
– Не Дуня. Родственница наша, учительница.
В гостиную вошла миловидная девушка, тоненькая, белолицая, а по груди – толстая белокурая коса с красною лентой. Ной поднялся, поправил китель. Необычайная синева глаз плеснула ему в лицо, а Василий Кириллович чинно представил:
– Познакомься, Анечка. Хорунжий Енисейского казачьего войска Ной Васильевич Лебедь, из станицы Таштып. Прибыл из Петрограда, где служил со своим сводным Сибирским полком.
Лицо девушки просияло.
– Правда, из Петрограда? – спросила она, подав маленькую настывшую ладонь. – Анна Дмитриевна.
Ной слегка поклонился – не горазд он был на знакомства с девицами, тем паче – учительницами.
В руке у Анечки был тяжелый портфель с учебниками и грифельными досками, и она, положив его на диван, все с тем же удивлением разглядывала хорунжего, как бы не веря, что он и в самом деле приехал из революционного Петрограда.
– Я ведь и представления не имею о Петрограде, – призналась Анечка. – Когда еще училась в гимназии, мечтала быть курсисткою, да вот не пришлось. Это ж, наверное, огромный город!
– Огромный, Анечка, – подтвердил Василий Кириллович и, заметив, что «зверь ангорский» пробрался в гостиную, пошел на него: – А ну, брысь, сатана!
– Он вас поцарапал?
– Не шибко.
– Сейчас же уходи, Ангорец! – И, оглянувшись на Ноя, разъяснила: – Я его дрессирую. Видели, как он послушался?
– Мало тебе твоих ребятишек, – заметил Василий Кириллович. – Но по воскресеньям не надо бы заниматься в школе. Достаточно будних дней. И, кроме того, одна за четырех не вытянешь всех отстающих и ленивых к тому же.
В лучах угасающего солнца отсвечивали на столе хрустальные рюмки, сияла фарфоровая посуда. Татьяна Михайловна принесла на большом блюде зажаренного с гречневой кашей поросенка, Анечка – солонину в двух тарелках – знаменитые минусинские помидоры и разрезанный соленый арбуз. Хозяйка, Мария Власовна, поставила на стол в сплетенной из тонких прутьев корзиночке груду подрумяненных наливных шанег. Ноя радовало, что в Минусинске люди живут сытно, и тут же вспомнились голодные люди Питера, скуднейшее полковое харчеванье.
– Мы еще живем, как видите, – показал рукою на стол Василий Кириллович. – Ну а там, где вы были, – слезы и грезы.
Хозяйка пригласила к столу, хозяин достал из буфета две бутылки, сообщив:
– Ради такого дня не пожалею «шустовский» коньячок и любимый моей супругою апельсиновый ликерчик. Давно не пробовали настоящего «шустовского»?
Ной простовато улыбнулся:
– Понятия не имею ни о каких винах и ликерах. Непьющий.
Василий Кириллович не поверил:
– Ну, ну, не скромничайте, господин хорунжий. Я ведь тоже из казачьей косточки – подъесаульские погонушки нашивал. Ну а у казаков, как помню по службе, не пьющими вин бывают только лошади.
– Должно, и я из лошадиной породы, – запросто признался Ной, сообщив: – Меня так и прозвали в полку – Конь Рыжий.
Старушка-хозяйка тоненько хихикнула, Татьяна Михайловна рассыпалась смехом, покачиваясь мощным телом, Анечка, недоумевая, забавно помигивала, словно ей соринка попала в глаза.
– Что? Конь Рыжий? То есть как – Конь Рыжий? – хлопал глазами Василий Кириллович.
Ной и сам не рад был, что некстати проговорился.
– Дунюшка вам потом расскажет.
Василий Кириллович налил в рюмки для женщин ликер, а себе и гостю – превосходный «шустовский» коньяк.
