С парохода сошел на берег черноволосый парень в промасленной робе – узковатый в плечах, черноглазый. Уставился на рыжебородого; Ной, увидев его, сказал:
– Иван?! Ну и вытянулся ты! – И Таволожину: – Брат мой. Плавает на пароходе масленщиком.
– Брат? Ну-ну! Не буду вам мешать.
Таволожин энергично пожал руку Ноя и пошел на пароход. Иван сошел с трапа на берег, и Ной молча схватил его в свои объятия.
– Медведь! – сказал Иван. – Вот уж не ждал тебя встретить, хотя и наслышался много. Даже не верил, что про тебя говорили. Ты же, кажется, казачий офицер?
– Кажется! Хо-хо, Иван Васильевич. Хорунжий!.. А тебе кажется!.. Вырос, вырос! Тонковат только. Батюшка был со мною на пристани; гневается на тебя. Ну да на родителей не надо злобствовать. Ты не безродный, Иван, а от матери и отца при честной фамилии народился. И рода нашего достославного, русского.
– От Ермака того?
– А что Ермак? Плохо России послужил, если Сибирь для царства завоевал? То-то же, брат. Думать надо. Владимир Ильич Ульянов-Ленин сказал при собеседовании: казачество – такое же трудовое крестьянство. Смыслишь? То-то же!
– Казаки показали себя сейчас на стороне белых! Они же всегда были при царях карателями.
– Само собой, – поддакнул старший брат. – Это ведь глядя по тому, кто за спинами казаков. Не в лицо надо смотреть, а за спину: там бывает виднее и понятнее, что к чему и по какой причине свершается.
– А ты сильно похож на отца. Только выше и в плечах шире.
– На силу не жалуюсь, слава Христе. И тебе бы надо возмужать не возле машин, а в поле, на пашне, на сенокосах, и плечи бы сами собой в размах пошли.
– Мне силы хватит, – успокоил младший старшего. – Как же, интересно, ваш полк оказался на службе социалистической революции?
– А ты думаешь, что революцию совершили одни матросы, большевики и рабочие? Были и солдаты, и образованные господа, да и сам Ленин не из масленщиков, Иван. Человек при большом уме и с образованием. Такоже. И не будем говорить про то. Не знал я, что ты плаваешь на «Тоболе». Батюшка только на пристани сказал. А я уж погрузился с конем на «Россию». Каюту первого класса занял, якри ее. Пойдем ко мне, посидим часок. Четыре года не виделись. Чаю попьем с медом, да гостинец передам тебе от матушки и сестренок.
– От парохода уходить никому не разрешается, – ответил Иван. – Видишь, патрули? С ними приплыли и уплывем при военном коменданте. У нас и так по пути следования сбежали семеро из команды, и даже повар удул с тремя матросами. Отвязали шлюпку и удули, гады!
– Кто у вас комендант?
– Кривошеин их Красноярского ПВРЗ, крепкий товарищ.
Ной увидел председателя УЧК с двумя военными – все во френчах, с маузерами.
– Познакомься, товарищ Лебедь, с военными комендантами пароходов, – сказал Таволожин и представил: – С «России» – товарищ Яснов. Павел Лаврентьевич, – обратился он к Яснову, – на вашем пароходе поедут священные особы – архиерей Никон со своими чернорясными монахами, три дамы с ним. И еще сплавщики-артельщики. Приглядитесь к ним. А это, – показал председатель УЧК на второго военного, – комендант «Тобола» товарищ Кривошеин. У них на пароходе будет плыть известный вам чрезвычайный комиссар Боровиков. Старайтесь, товарищи, по возможности не отрываться друг от друга. И будьте осторожны на пристанях, особенно в Новоселово. Возможна попытка захвата пароходов, учти те. Имеются такие сведения. У вас при себе оружие?
– Карабин и кольт, – ответил Ной и, воспользовавшись моментом: – Вот зову брата на часок к себе в каюту – четыре года не виделись, можно?
– Пожалуйста! – разрешил Таволожин.
Внимательный, щупающий взгляд серо-стальных глаз председателя УЧК как бы просветил еще раз на прощание Ноя с братом Иваном.
– Ну, всего вам хорошего! Пароходы должны уйти часа через два-три максимум. Еще раз напоминаю: всемерно охраняйте пароходы. Всемерно! Утром восемнадцатого пароходы должны быть в Красноярске. Это самый крайний срок, товарищи.
Военные коменданты, а с ними и Ной с братом Иваном попрощались с Таволожиным и разошлись.
Три мужика в шабуришках и поношенных войлочных шляпах шли по пристани к пароходу «Россия». Мешки на плечах, но мужики не горбятся под тяжестью. Ной внимательно присмотрелся. Странные мужички! Все в броднях с ремешками у щиколоток, но шаг-то не мужичий, с пришаркиванием пяток, а с вытягиванием стопы, доподлинно офицерский. Заросшие и давно не бритые; а разве мужик, не носящий бороду, поедет из деревни в губернский город, тщательно не побрившись? Ясно, офицеры! Документы у них, понятно, в полном порядке – комар носа не подточит. Но Ноя не проведешь: у него наметанный глаз. Это и есть, пожалуй, сплавщики-артельщики, про которых обмолвился председатель УЧК. Ну и ну! Слетаются белые ястреба в место гнездования. Сколько их? Трое или тринадцать? Если не трое – на «России» Ной до Красноярска не доплывет, это уж как пить дать!
– Погода, кажись, переменится, – пожаловался брату Ной. – Чавой-то поясницу покалывает.
– А хвастался здоровьем!
– Четырежды меня сбивали с коня, это раз; трех коней подо мной убили, и я нацеловывал матушку-землю всем своим туловом, аж потом распрямиться не мог – это будет два; а кроме того, в Пинских болотах мок – это будет три; под Перемышлем пятнадцать верст на брюхе полз. Как думаешь, святцы?
Ной нарочито подождал, покуда на пароход не прошли, предъявляя пропуска военных властей, три подозрительных мужика. К Ною подошел комендант Яснов.
– Вы в пятой каюте, Ной Васильевич?
– В пятой. Идемте с нами чай пить с медом.
Широколицый, курносый и белобрысый комендант Яснов чуток подумал:
– Лучше завтра, Ной Васильевич. Я еще должен принять на пароход товарищей интернационалистов.
– Они вооружены? – спросил Ной.
– Не все. Винтовок в Минусинском гарнизоне – в обрез, и патронов нету. Так что только у девятерых винтовки и патронов по обойме.
Ной оглянулся – рядом никого.
– Вы меня извините, товарищ Яснов. Но я вам так присоветую: этих артельщиков-сплавщиков определите по каютам, как и священнослужителей, а чтоб выход к капитану и машинам – бессменно охранялся. И с первого класса никому не разрешайте подыматься к лоцману или встречаться с кем из команды, особенно с капитаном, хотя он и человек будто надежный. Но под револьвером, бывает, и «надежные» оборачиваются в не очень-то надежных. Знаю то по Петрограду и Гатчине – на своей шкуре испытал. Так что извиняйте, товарищ Яснов, за совет. У трапов на палубе тоже надо бы поставить часовых. А вы сами где едете?
– Во второй каюте, рядом с капитаном.
– Оставьте каюту, Павел Лаврентьевич. Извиняйте. Можете оказаться закупоренным в трудный момент. Хоть для вас и неудобно, а лучше будет, если устроитесь возле машинного отделения без всяких удобств, с теми интернационалистами. И чтоб постоянно имели возле себя проверяющего посты.
