* * *
Трапезничают в летней кухне. Это небольшая постройка, которая, как принято на российском Юге, находится в стороне от основного дома. Здесь все, «как у людей»: плитка на баллонном газу, электрочайник, небольшой телевизор, холодильник, и даже стиральная машина имеется. Однако видно, что все или старое, древнее, или дешевое настолько, что дальше некуда. Если электрочайник – то неизвестной миру китайской фирмы. Если телевизор – то прошлого поколения, с кинескопом. Ну а холодильник – пузатый «ЗиЛ», что старше Юли и Насти, вместе взятых. Еда на столе – тоже самая простая: тушеные кабачки со своего огорода.
Женщина, которую Юля именовала мамой, а Настя – «тетей Ирой», достает из холодильника два трехлитровых баллона. Щедро плещет себе в бокал домашнего вина.
– Устала я, – как бы извиняясь, говорит «тетя Ира», – к тому ж не среда, не пятница. Денек не постный – почему б не выпить…
К баллону тянется Юля.
– Куда? – одергивает мать. И наливает ей из другого сосуда виноградного сока – такого же красивого, но, увы, совершенно безалкогольного.
– Мам, ну я совершеннолетняя давно! А Настька тем более. А ты нам выпить запрещаешь.
– Сказано тебе: будешь пить, лучше я тебя своими руками прибью. Не слыхала разве – алкоголизм по наследству передается? А у тебя, слава богу, наследия хватает: и папаша покойный запойным был, и отец его Савелий, и мой папаша, дед твой Максим. Хватит! Женский алкоголизм не вылечивается!
– Ага, я вижу, – фыркает Юля, совершенно понятно намекая на мать.
– Что ты видишь? Что? Стакан сухого виноградного вечером?
– А почему Настьке нельзя? Ее папаня, дядь Миша, говорят, не пил. Кроме того, наследственные болезни как раз передаются ходом шахматного коня – от дяди к племяннику или племяннице… Как в «Мастере и Маргарите» говорится? – И она цитирует близко к тексту: – «Ивану приходилось рассказывать всякую чушь про дядю Федора, пившего в Вологде запоем». А ее папаша, мой дядя Миша, он, ты сама говорила, выпивал умеренно.
– Хватит уже умничать, Юлия Батьковна, – поморщилась мать. – Скажи спасибо, я вам гонять на курорты не запрещаю. Можно подумать, вы там тверезые сидите.
– Это не «курорты», а экспедиции, – важно заявляет Юля. – В поисках перспективной работы или влиятельных женихов.
– То-то вы из последней «экспедиции» через три дня вернулись.
– А что делать, если работодатель сволочь оказался?
– Ага, и женихов влиятельных вы много нашли. Глядите, как бы в подоле чего не привезли. Или трепак.
– Фу, мамаша! – высокомерно морщится Юля. – Как вы грубы!
* * *
Ночью того же дня девушки лежат в своих кроватях в доме – скромной беленькой мазанке.
Слышно, как в соседней комнате похрапывает мама, она же тетя Ира. Подружкам и названым сестрам не спится. Они ворочаются, каждая на своей кровати. Противно тикают ходики. Откуда-то издалека брешут собаки. Орет оголтелый ранний петух.
– Как думаешь, что будет, – спрашивает младшая, Юля, – когда мать узнает, чем мы с тобой занимаемся?
– Авось не узнает.
– Сколь веревочке ни виться…
– Перестань каркать. Все будет хорошо. Мы с тобой поднимем еще денег, а потом оставим матери клад, а сами усвистаем в теплые края. По-настоящему теплые. Карибы, Канары, Мальдивы… Спи давай. Кошка сдохла, хвост облез. Кто промолвит, тот и съест. – И Настя поворачивается на бок, лицом к стене, и вскоре засыпает.
И является ей кошмар, который время от времени настигает ее, преследуя с пятилетнего возраста.
* * *
Видит она во сне следующее.
Изобильный южный дом. Три этажа. Во дворе – бассейн.
Девичья комната – светелка. Она богато уставлена: с мобилями, картинами, специальными детскими обоями. На полу – ковер с принцессами. В углу – ящик с игрушками. Любимые куклы и плюшевые зверьки расставлены на столе. Белеют двери собственной туалетной комнаты и гардеробной.
Девочка лет пяти – это юная Настя – спит в кроватке в обнимку с плюшевым дельфином.
Вдруг снизу, с первого этажа, где вечерами сидят у телевизора родители и откуда так уютно слышится его бормотание, раздается хлопок двери. Затем – резкие мужские голоса.
Девочка в своей кроватке дергается и просыпается. Глаза ее широко открыты.
А снизу несется взволнованный голос отца. Слов не слышно, но он разгневан.
В ответ – несколько резких ударов. Шум падающего тела. И сразу же – истошный крик матери.
Девочка – будто кто-то специально учил ее этому – не кричит, не плачет, не зовет на помощь. Она вскакивает, деятельно пробегает босичком по полу (она в пижамке) и забирается в гардеробную. И все, что происходит в доме в дальнейшем, она только слышит, но ничего не видит.
Вслед за вскриком матери раздается удар, затем второй, и падает еще одно тело.
А потом звучат выстрелы. Первый, второй, третий. И – совсем уж отчаянный женский крик. Который – бабах! – и обрывается.
Девочка, что сидит в гардеробной, беззвучно плачет, вздрагивает – но не издает ни звука.
А потом она слышит голоса мужчин. Они поднимаются по лестнице. Они все ближе.
Наконец, дверь в детскую растворяется. Девочка сквозь деревянные жалюзи гардеробной видит мужские силуэты.
– Где эта маленькая сучка? – спрашивает один, замечая разобранную пустую постель.
– Сбежала! – отвечает второй. Он распахивает дверь в ванную. Смотрит там за душевой занавеской с игривыми мультяшными дельфинами – девочки нет.
В этот момент где-то далеко на улице слышится вой милицейских сирен. Они приближаются.
– Ходу, Лысый, – говорит первый. – Наплевать на девчонку. – Он тащит за собой второго к выходу.
Но тот мимоходом всаживает две пули в гардеробную – они легко пробивают решетчатые дверцы, но, слава богу, не попадают в маленькую Настю. Та беззвучно плачет.
* * *
В этот самый момент Настю, уже взрослую, тормошит Юлька. Девушка дергается, просыпается и садится на кровати.
– Что, опять? – спросонья переспрашивает она.
– Да.
– Ох, все тот же сон. Такой кошмар! Спасибо, что разбудила.
– Ничего, ничего. – Юля садится на кровати рядом и обнимает сестру за плечи. – Все прошло, все давно минуло.
– Но маму с папой не вернешь.
– Зато у тебя теперь есть я. И тетя Ира.
– А ты помнишь, как меня впервые сюда привезли?
– Нет, я тогда еще слишком маленькая была.
– Скажи, я ведь не забыла, мы с родителями богато жили. Дом трехэтажный, бассейн, все дела. А если моих предков убили – почему не я это унаследовала? Почему мы так живем – ну, скромно?
