– Брэнд? – хриплю я.
– Угу.
Глаза привыкают к темноте, и вот я уже вижу очертания его головы над краем маленького диванчика в гостиной. Обшарпанные края его кед сияют в луче лунного света, который сочится в комнату из окна. Судя по аромату, исходящему от тарелки у него на коленях, он, уходя с праздника, успел ухватить какой-то кусок мяса с решетки.
– Вы что, домой через Бразилию возвращались? – спрашивает он.
– А ты что, дожидался меня, не смыкая глаз? – поддразниваю я, стараясь, чтобы мой голос звучал безразлично и спокойно.
Но рот мой все еще горит от губ Клинта. Я прикасаюсь к верхней губе, думая, а вдруг он оставил на мне какой-то отпечаток, как девчонки пачкают парней губной помадой.
– Угу, – повторяет Брэндон с набитым ртом.
– И зачем же?
– Потому что у тебя все на лице написано, – резко отвечает он.
У меня в голове мелькает подозрение: а вдруг он видел нас из окна. Он знает, что я только что целовалась с Клинтом? Мое тело застывает, как заскорузлая ветка.
– Объясни, по какой причине ты сегодня ушла, не взяв мобильник? – спрашивает он, наклоняясь в лунном свете, чтобы швырнуть бумажную тарелку на пень, который служит нам кофейным столиком. Он смотрит на меня взглядом, исполненным ярости и отвращения, и кидает на столик мой сотовый.
– Тут связь ни к черту, сам знаешь, – говорю я.
– В городе принимает нормально, и ты это знаешь.
Я слегка вздрагиваю, когда он обращает хмурый взгляд на мою сумочку. Она все еще обвязана у меня вокруг запястья. Места в ней для мобильного явно бы не хватило. Игрушечный крот моего гнева снова поднимает голову, хотя я изо всех сил колочу его своим резиновым молотком.
– А ты что, моя совесть?
– А что, собственной тебе недостаточно? – спрашивает он, выпятив верхнюю губу над брекетами. – Грег с Тоддом забежали в главное здание, перед тем как подбросить меня до дома. – Он вытаскивает комок бумаги из заднего кармана и спрашивает: – Знаешь, что это?
Он дергает запястьем: маленькие бумажные квадратики рассыпаются по кофейному столику рядом со стопкой истрепанных блокнотов, куда мама записывает рецепты.
Я трясу головой.
– Это сообщения. От Гейба. Он звонил в главный офис, искал тебя.
У меня внутри все обрывается, и я чувствую, как по рукам вверх ползут тошнотворные мурашки.
– Как же так случилось, что ты вернулась позже меня, хотя я весь день выступал на празднике? – спрашивает Брэндон. Нет, даже не спрашивает – обвиняет.
– Ты, очевидно, вернулся буквально только что, даже ужинать не закончил, – возражаю я. – Кроме того, еще совсем рано. Ты не мог остаться допоздна; надо было уступить место настоящей группе, которая будет играть во время танцев.
Я говорю так быстро, что мои оправдания нагромождаются одно на другое, как игроки в американский футбол, и вот уже одного не разглядишь за другим в общей свалке.
Я снова прикасаюсь к губам. Знаю, что это выдает меня с головой, как и умоляющее выражение глаз: я прошу Брэндона ничего больше не говорить. Но он мой маленький братишка, а уж если братья чего-то не умеют, так это держать язык за зубами.
– Так в чем дело, Челс, – начинает он.
Я топаю ногой об пол и шикаю на него.
– Ты что…
– Я ничего, понял? Он мой… мы просто… потому что… байдарки…
Как я ни стараюсь, оправдания мои звучат жалко. Знаете, бывает, когда трясешь пустую бутылку от шампуня, давишь на нее изо всех сил, а получаешь только пару пенно-водянистых капель.
– Да будто ты тут живешь отшельником, – говорю я. – Гуляешь вовсю. Я вообще-то на каникулах, дурашка.
– На каникулах… отдыхаешь от Гейба то есть?
– Брэнд, – шиплю я.
– Мне это все не нравится, Челс. Гейб ведь прошел с тобой через все вот это, знаешь ли. Он не бросил тебя после несчастного случая. А ты…
– А я позвоню ему завтра.
– Ну уж нет, – рявкает Брэндон. – Ты ведь ему и позже звонила. Я-то знаю, как вы… раньше… дома.
– У нас с Гейбом нет никаких «раньше».
– Ну вот и докажи это.
– Тут не ловит сеть, – рычу я.
– И ты думаешь, что в офисе тебе придется пробиваться с боем через толпы желающих позвонить? Сейчас там никого…
– Чего ты пристал? Я позвоню ему, когда захочу.
Но Брэндон трясет головой и кричит в ответ:
– Сейчас там совсем тихо. Почему бы тебе не поговорить со своим парнем в тишине?
– Что-то случилось?
Я вздрагиваю и поднимаю взгляд: в дверях стоит папа. Черный силуэт, какие я видела в полицейских шоу. Мишени, по которым тренируются стрелять.
Но сейчас мне кажется, что весь мир целится только в меня.
Клинт
Вне игры
Тодд отшатывается назад и ударяется плечом о корпус грузовика.
– Хренов Морган, – кричит Грег, отталкивая меня от Тодда. Я спотыкаюсь. – Слушай, это уже надоедает. Думаешь, мы не потеряли никого, тупая ты скотина?
Он снова толкает меня. Я уже утратил равновесие, ноги у меня заплетаются, и я падаю – дорогими джинсами сажусь прямо в лужу.
– Не так, как я! – кричу я.
– Да я не о Рози. Я о моем друге, – говорит Грег, нависая надо мной. – Ты здесь, но тебя будто нет. Ты прячешься в учебниках, в этих сраных двадцати работах. И мне это надоело! – Он пинает меня по ноге, а потом наклоняется вперед и хватает меня за воротник рубашки. – Хочешь, чтобы я выбил из тебя эту дурь? Я ведь могу, Морган. И мне это понравится. Дай только повод.
Он стоит ко мне вплотную. Пальцы свободной руки сжаты в кулак.
Наконец я поворачиваю плечо и отрываю его руку от рубашки.
– Козел, – бросаю я, поднимаясь и отряхивая грязь с джинсов.
Тодд все еще двигает челюстью, проверяя, все ли с ней в порядке.
– У нас в багажнике шесть банок пива. Мы едем на озеро, – сообщает Грег. – Поедешь с нами, нет?
Я еще не вполне успокоился, но один взгляд на Тоддово лицо (там, где я ударил его, разлилось багровое пятно) – и мне становится его жаль. Не понимаю, чего я так на него взъелся. Почему я так злюсь на все это: на то, что Челси сказала маме про своего бойфренда, на то, что Кензи флиртует со мной, на то, что Тодд строит догадки…
– М-да, след неслабый останется, – говорит Тодд, опускаясь на корточки, чтобы посмотреть на свое лицо в боковое зеркало.
– Ой, да ладно, – отмахивается Грег. – С твоим-то лицом хуже уже не будет.
– Что, сочувствия я сегодня не дождусь? – спрашивает Тодд. – Ну ладно, уверен, какая-нибудь смазливая девчонка в «Заводи» меня бы пожалела.
