Помещение пустовало, но Элисса видела, что здесь только что побывали слуги. От чайника поднимался пар; сам он стоял четко посредине между двумя недавно наполненными фарфоровыми чашками. На стерильной мраморной столешнице красовались острова узоров из тонких сэндвичей и других кушаний на один укус.
Два хрустальных стакана образовали треугольник с ведерком для льда, тоже хрустальным. Над горлышком откупоренной бутылки райзонского летнего вина еще вился парок. Стаканы уже наполнили. На случай, если что-то понадобится, имелся до блеска начищенный серебряный колокольчик.
Элисса с улыбкой узнала руку главной служанки:
– Мать Кэть старше Сорен, а все еще мастерица и такая же невидимка.
– Слуги и должны быть невидимками, пока не нужны. – Треша сразу направилась к любимому креслу и села. На столике рядом уже стояло фарфоровое блюдо с любимыми сэндвичами графини и чашкой чая с молоком – несомненно, переслащенного. – Не хочу, чтобы они днем и ночью маячили перед глазами.
«Какая унылая, одинокая жизнь!» – подумала, но мудро промолчала Элисса.
Она потянулась за вином.
– Конечно, мне они рады меньше, чем тебе. – Треша взяла крошечный сэндвич, обернутый тонкой фальцованной бумажкой, чтобы пальцы остались девственно-чистыми.
Ела она как птичка, откусывая аккуратно и по чуть-чуть. Бумажка стоила больше, чем зарабатывали большинство слуг.
– Наверно, если тебе в тягость запомнить, как их зовут. – Сама того не заметив, Элисса уже осушила стакан и налила еще.
Мать вскинула брови, но оставила это без внимания.
– Я в курсе, как их зовут. – Треша скомкала бумажку. – Кто, по-твоему, платил им все эти годы жалованье? Но знаешь, что я скажу? Ты бросила на слуг не кого-нибудь, а родных детей. Почти на год.
– Так вот что тебя волнует? – ответила Элисса. – И что с того? Меня же ты оставила на слуг.
– И вот результат, – показала на нее Треша.
– Ты видела Марью и Арлена только за праздничным столом в солнцестояние. – Элисса ответила ровно, хотя уже закипала. – И вдруг желаешь, чтобы они, как ты выразилась, маячили перед тобой днем и ночью?
– Конечно нет, – огрызнулась Треша. – Но я знаю членов совета всех крупных школ. Я могла бы…
– Забрать их к себе ровно на столько, сколько понадобилось бы, чтобы сплавить в школу, – подхватила Элисса. – Ты их знать не хотела. Как и меня.
Треша взяла чашку и подула на чай. Элисса моргнула:
– Неужели стерпишь? В последний раз, когда я так заговорила, ты разбила о мою голову тарелку.
Треша вздохнула и сделала глоток.
– Тебе понадобилось много времени, но теперь ты мать. Я больше не могу обращаться с тобой как с дочерью. Подойди и сядь рядом.
Элисса подчинилась, и они немного посидели, словно вернулись в карету. Элисса потягивала вино и смотрела в одну точку, а мать молча уплетала миниатюрные сэндвичи. Элисса прикончила второй стакан и встала, чтобы налить третий.
– Я могу позвонить прислуге, – заметила Треша.
– Вина я и сама налью, матушка. Пока меня, как я сказала, растили слуги, я научилась всему на свете.
Элисса съязвила неосознанно, без умысла. Она походила на мать больше, чем хотела признать.
Чашка звякнула о блюдце – мать вышла из себя.
– Радуйся, что отца нет в живых и он не слышит, как ты со мной разговариваешь.
– Мне и не приходилось так говорить, когда он был жив.
– Понятное дело, отец был ниспослан Создателем, – рассмеялась Треша. – Как твой приемный сын. Как вестник, в которого ты влюбилась. Дорогая моя, неужели ты видишь Избавителя в каждом мужчине, к которому неравнодушна?
Элисса фыркнула, но после заметила на стакане узор и округлила глаза:
– Лучший хрусталь? Я думала, он только для визитов высочайших особ.
– Ты королевских кровей, – ответила Треша.
– Когда я вышла за Рагена, ты говорила иначе. – Элисса повысила голос до визга: – «Я отрекусь от тебя, если выйдешь за грязную дорожную крысу! Посмотрим, как тебе понравится купеческая жизнь!»
– Я этого не делала, – сказала Треша.
– Что? – Элисса поперхнулась вином.
– Я не отреклась от тебя, – уточнила графиня. – Никаких бумаг не подписывала, документов не оформляла. Ты представляешь, какой случился бы скандал?
Элисса едва верила ушам. Она посмотрела на стакан в своих руках. Третий допила или нет?
– Ты хочешь сказать, что все эти годы…
– Ты жила средь купцов по личному выбору, – пояснила Треша. – Чтобы вернуться домой, тебе было нужно лишь извиниться.
Элисса скрипнула зубами:
– За что? Раген – хороший человек! Он стоит десятка придурковатых баронов, за которых вышли сестры!
Треша поставила чашку с блюдцем на стол и встала – само величие, скала, хотя и была теперь ниже Элиссы.
– Ты права.
– Что?..
– Я приношу извинения, – сказала Треша. – Раген показал себя намного лучшим мужем, чем мне представлялось.
Элисса, постояв в ошеломленном молчании, обвела взглядом комнату:
– Неудивительно, что ты избавилась от посторонних ушей.
– Я умею признавать свою неправоту. – Треша стряхнула с платья пылинку. – Пользуйся случаем и радуйся, дорогая. Тебе, пожалуй, не хватит жизни, чтобы услышать это вторично.
Элисса покачала головой:
– Я должна была знать, что ты не отреклась от меня.
– Отреклась? – рассмеялась Треша. – Нет. Лишила наследства? Разумеется.
– Я никогда не хотела быть графиней, – сказала Элисса.
– А твои сестры хотели этого чересчур сильно. Только мозгов у них – одна извилина на двоих. Я скорее верну титул короне – пусть Юкор бросит эту подачку первому дураку, которому задолжал, чем передам кому-то из них. Только ты сумела чего-то добиться.
– Создатель, матушка! – вспылила Элисса. – Неужели нельзя просто сказать, что ты скучала по мне? Хочешь увидеть внуков? Неужели твоя гордость неприступна, как городская стена?
– Если у меня стена, то у тебя гора, – сказала Треша. – Из-за этой мелкой ссоры мы потеряли годы. Их не вернуть. От магии морщин у тебя меньше, но на меня продолжает давить бремя лет. Я – умирающая старуха, и у меня свои убеждения, мне поздно меняться.
В душе Элиссы что-то дрогнуло. Она взяла мать за руку:
– О чем ты? Ты не…
– Умоляю, закончи мысль! – хохотнула Треша. – Скажи мне свое сокровенное честное слово, а я открою тебе мое.
Какое-то время они смотрели друг на дружку, затем одновременно опустили глаза.
