– Лагел! – крикнул Каджи.
– Правильно, сердце мое!
Болтовня, какой бы странной ни казалась, только способствовала маскировке.
«Патрульные шарумы всегда готовы наброситься на одинокую странницу, – сказала Дамаджах. – Или на стройную молодую мать, даже с младенцем. Но старая карга, идущая с внуком, превратится в невидимку».
А потому Ашия надела поверх доспехов грубое черное платье даль’тинг, в котором ее фигура стала бесформенной. Она сгорбилась, прибавив к ноше мнимый груз лет. Лицо и волосы скрывались под плотным черным покрывалом. Искусственные морщины вокруг глаз состарили гладкую кожу.
Свои копья-близнецы она разомкнула и завернула в ткань, теперь они служили подпорками для узла с Каджи. Их можно за считаные секунды изготовить к бою и выщелкнуть скрытые в полых древах меченые наконечники.
Зеркальная поверхность щита из меченого стекла скрывалась под слоем краски, уподобившись битой бронзе. Такие щиты имелись чуть ли не в каждой красийской семье – хотя бы один, оставшийся после родственника-шарума, который ушел одиноким путем. Щит был демонстративно приторочен к седлу как жалкая вещь, на какую никто не позарится.
Таким же образом ей подобрали и невзрачную кобылу. Тряпье на бабках скрывало посеребренные метки, вырезанные на копытах. Даже кличка лошади – Раса – означала «тайная сила».
Ашия выглядела заурядной женщиной из бесчисленных красиек с болот, оставшихся вдовами благодаря глупости принца Джайана. Взять с нее было нечего. С ребенком за плечами она, как правило, не привлекала внимания ни бандитов, ни патрульных шарумов.
Первые несколько ночей Дамаджах следила за ее продвижением при помощи серьги, но Ашия давно вышла из зоны связи. До Водоема Эверама осталось всего два дня пути.
Солнце приблизилось к горизонту, и Ашия нашла невдалеке от дороги глухой участок сухой земли.
– Лагел! – крикнул Каджи, когда она спешилась.
– Правильно, – согласилась Ашия. – Это наш лагерь. Что будем делать сначала?
– Ошдь! – мгновенно ответил Каджи.
Они занимались каждый вечер.
– Да, – кивнула Ашия. – Сначала я привяжу лошадь.
Без всякого молотка она вогнала колышек в землю точным движением ладони, как будто нанесла удар самой Ала.
– Что сделаем дальше?
– К’уг! – крикнул Каджи.
Ашия с улыбкой расправила переносной меченый круг. Прошлой ночью Каджи ответил «ошдь» и на второй вопрос. А до того – вообще промолчал. Он уже неплохо ее понимал, и с его крошечных губ каждый день срывалось новое слово.
Она поставила узел и разложила камни для костра.
– Лагел! – Каджи показал на хворост.
Ашия подожгла его при помощи кольца с рубином, где скрывался кусочек рога огненного демона.
– Огонь.
– Гонь, – согласился Каджи, и у нее побежали мурашки по коже. Еще одно слово. Оно пришлось кстати, ибо сегодня был особенный день.
Ашия отцепила Каджи и вынула его из узла, чтобы сменить бидо. Делом она занималась умело, а он не сводил с нее глаз.
– Сегодня день твоего рождения. – Она поднесла его ближе. – Ала один раз обернулась вокруг солнца Эверама с той ночи, как тебя принесли в этот мир.
Она распахнула платье, высвобождая грудь.
В деревьях послышался едва уловимый шорох. Ашия не шелохнулась, воркуя над сыном, который начал сосать, но целиком сосредоточилась на подозрительном месте. Острые, как у орлицы, глаза никого не заметили. Чуткие уши навострились, но не последовало ни звука.
Это могло быть что угодно. Солнце еще не зашло, и ей было ясно – там нет демона. Может быть, прошмыгнул зверек. Упал орех. Подул ветерок.
Но вновь появился запах, который она почуяла на дороге.
Мерно дыша и сосредотачиваясь, она выждала, но ничто не указывало на опасность.
– Маме везде мерещатся враги, – в итоге сказала она Каджи.
Малыш не слушал; он закрыл глаза, насыщаясь. Ашия тоже перекусила: съела черствое медовое печенье, обычный рацион шарум’тинг для поддержания сил при вынужденном посте.
Когда Каджи наелся, она положила его на одеяльце в углублении своего круглого щита. Он потянулся и заерзал, очутившись наконец на свободе, уже не стесненный узлом. Щит закачался, не давая ему выпасть, и Ашия занялась Расой – расседлала и почистила скребком.
Когда с делом покончила, небо уже потемнело. До восхода демонов осталось около четверти часа. Ашия сняла Каджи со щита и поставила на ноги. Он вцепился в рукав, но только для равновесия, силенок ему хватало. Затем он несколько минут восторженно ковылял по лагерю, таща за собою мать.
– Ошдь! – крикнул он в сторону Расы.
– Да, лошадь! – со смехом подтвердила Ашия.
– Гонь! – тявкнул он на костер.
– Да, огонь! – Ашия чуть сжала его ручонку.
– Лагел! – выкрикнул он на метки.
– Метки, – поправила Ашия, проведя пальцем по символам.
– Меки!
Снова шорох. Дыша по-прежнему ровно, она подхватила Каджи и подбросила его. Малыш весело взвизгнул, и Ашия отнесла его обратно к костру на середину круга.
Порывшись в седельной сумке, она извлекла тщательно завернутую шкатулку:
– Сынок, у меня для тебя кое-что есть. Подарок на первый день рождения. – Внутри оказался мягкий желтый кулич. – Моя Тикка пекла такие, когда я была маленькая, и я любила их больше всего на свете. А теперь она испекла такой же для тебя.
Ашия затянула старинную детскую песню, специально сложенную для таких праздников. Пению обучали всех – и ее, и сестер по копью. Ашии редко приходилось пользоваться этим умением, но никогда она не чувствовала такой близости к Эвераму, как в минуты пения сыну.
И снова звук со стороны леса. Стемнело, и меченые монеты на лбу позволили ей видеть в свете Эверама, но даже с их помощью она не различила в лесу никакой живности.
Однако живность там была, и смышленая, поскольку маскировалась, согласуя движения с голосом, который по ходу пения то возвышался, то угасал.
Кто бы это ни был, он не показывался и не спешил причинить вред. Через несколько секунд звук стал удаляться. Шпион отправился с докладом к начальству?
Лазутчик подстраивался под пение не только ее, но и птиц со сверчками, под крики летучих мышей и завывания ветра. Чуткий к гармонии ночи, он не был обычным животным. Как и заурядным демоном. Может быть, там кревах из элитных дозорных Асома?
Или бесформенный алагай? Из числа кай. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как Ашия схватилась с таким бок о бок с Асомом. Демон стремительно оправлялся от сильнейших ударов, удваивал и утраивал натиск, отращивал все больше конечностей, и она лишилась возможности как отбиться от них, так и увернуться.
