Звякнул фарфор: Тариса занималась чаем. Поскольку обычно ее не было слышно, слабый звук был равносилен звону бьющейся посуды. При упоминании Олив тесийские женщины насторожились.
Лиша повернулась, чтобы взглянуть Миче в глаза, но девушка уклонилась, соскользнула с места, упала на колени и уперлась лбом и ладонями в пол.
Лиша не стала скрывать раздражения при виде столь показной покорности.
– Сколько тебе лет, дитя?
– Достаточно для замужества, если найдется достойная партия, – ответила Фавах.
– Если хочешь кого-то сосватать и не продешевить, обратись к моей матери. – Не сводя с Мичи глаз, Лиша перешла на красийский и резко скомандовала: – Сядь, где сидела, девочка. Смотри мне в глаза и отвечай сама.
Мича немедленно вернулась на место и уставилась на Лишу. Покорность исчезла, сменившись пустым взглядом, который сделал бы честь домашней кошке.
– Шестнадцать, графиня.
– Называй меня госпожой. Ты когда-нибудь ухаживала за детьми?
Уверенности в ауре Мичи чуть поубавилось.
– Нет, госпожа, но я быстро учусь.
– Ты шарум’тинг? – спросила Лиша.
Мича замялась и глянула на Фавах, но Лиша пресекла ее порыв скрипом кресла и снова заговорила по-красийски:
– Не смотри на нее. Смотри на меня. Если ты будешь допущена к ребенку, то госпожа твоя отныне – я, Мича. Не Фавах. Не Инэвера. Я. Это понятно?
Мича вновь опустилась на пол, но теперь в ее послушании не было лукавства.
– Понятно, госпожа. Клянусь Эверамом и упованием на Небеса. Я кай’шарум’тинг.
– И обучалась у Энкидо с Сиквах, – догадалась Лиша.
Мича кивнула:
– Моя кузина теперь шарум’тинг ка и лично выбрала меня для этого задания. Моей сводной сестре ничто не грозит.
– Охренеть как верно! – буркнула Уонда. – Это мое дело, а не твое.
Мича подняла взгляд, снова сосредоточившись на великанше. Она поклонилась:
– Даже тебе не под силу денно и нощно охранять нашу госпожу и ее дитя, Уонда вах Флинн ам’Лесоруб ам’Лощина, первая из шарум’тинг. Для меня будет честью помочь тебе в этом.
Уонда уже хищно подалась вперед, но услышанное смягчило ее, как Лишу – искренность, отразившаяся в ауре Мичи.
Лиша кивнула:
– В мое отсутствие ты будешь переходить в распоряжение Уонды и Тарисы.
– Рабыни?! – не сдержалась Фавах.
Тариса расправила плечи, и в ее взгляде сверкнула сталь.
– Прошу прощения?
– В Тесе нет рабов, – сказала Элона. – Прежде чем этой девоньке позволят приблизиться к моей внучке, пускай научится одной рукой менять пеленки, а другой – держать рожок, да петь при этом и качать колыбель.
– Тариса управляет моим домом, – добавила Лиша. – Если ты ее не устроишь, я попрошу Сиквах прислать другую сестру по копью.
Мича коснулась лбом пола:
– Да, госпожа.
– О том, что происходит в моих покоях, ты никому не скажешь, – продолжила Лиша. – Ни дама’тинг, ни самой Дамаджах. Если я узнаю о чем-то подобном, сразу же уволю тебя со службы.
Мича не стала маскировать ауру. Условия ей не понравились, но она была готова смириться.
– Да, госпожа, – поклонилась она снова. – Мне также поручено найти Кендалл Заклинательницу.
Это явилось неожиданностью.
– Ты поешь, как Сиквах?
– Мы называли Сиквах певчей пташкой, – улыбнулась Мича. – Но никто не думал, что в один прекрасный день ее пение станет образцом для сестер Эверама по копью.
– То есть ответ утвердительный, – сказала Лиша. – Кендалл – мой герольд, ты будешь часто с нею видеться. Если твое пение хотя бы сравнимо с похвальбой, ты увидишь в ночи, что песня сильнее любого оружия.
Она обратилась к Фавах:
– Итак, остаешься ты, а значит, будешь учить меня пользоваться алагай хора.
Все красийки были приучены скрывать свои чувства, но ауры младших похолодели. Об этом им Фавах не говорила.
– Я наставляла в Палате Теней Дамаджах, – ответила она. – Никто во всей Красии не размышлял столько лет над загадками костей.
– Замечательно, – кивнула Лиша. – Мы начнем немедленно – с того места, на котором остановились с Аманвах. Я прочла пророческие свитки, и у меня есть вопросы о…
– Я возражала против твоего обучения, – продолжила Фавах. – Аманвах надавила своей властью.
Пальцы Лиши, державшие чашку, побелели от напряжения.
– И все же мы с твоей дамаджи’тинг заключили пакт.
– Пакт, который вправе оспорить Дамаджах, – заметила Фавах. – Алагай хора не головоломка для бездельниц, они позволяют заглянуть в бесконечность. Дама’тинг упражняются всю жизнь, чтобы лишь прикоснуться к их божественному могуществу.
Лиша поставила чашку, сопротивляясь желанию скрестить руки.
– В своей мудрости Дамаджах решила уважить дочерний обет, а потому я буду тебя учить, – сказала Фавах, – но мы начнем с того, с чего начинают все най’дама’тинг. Ты должна уничтожить свои кости и приступить к изготовлению набора из глины.
– А потом из дерева? – улыбнулась Лиша. – Затем – из слоновой кости? А дальше месяцами, во тьме, вырезать настоящие?
– Вижу, мы поняли друг друга, – кивнула Фавах.
– Боюсь, что нет. – Отодвинув чашку и блюдце, Лиша расстелила на столе белоснежную салфетку. Затем достала из кармана платья семь узорных осколков демоновой кости.
Она извлекла скальпель, сделала на кисти небольшой, аккуратный надрез и покатала кости в крови.
– Создатель, дарующий жизнь и свет, твоим детям нужны ответы. – Она посмотрела на Фавах. – Будет ли дама’тинг Фавах ам’Каджи чтить дух и букву моего договора с Аманвах или завтра же на рассвете увезет свою блистательную делегацию обратно в Дар Эверама?
Кости зажглись, и, когда магия запылала вовсю, Лиша метнула их. Три дама’тинг оторопело уставились на ритуал в исполнении чужачки, но ни одна не удержалась от порыва податься вперед, когда кости замерли под причудливыми углами.
– Думаю, мне ясен ответ, достопочтенная дама’тинг, – проговорила Лиша. – Но умоляю – скажи, что видишь ты в своей многоуважаемой мудрости?
Фавах скрипнула зубами и глянула на младших жриц:
– Прекрасно… госпожа. Мы начнем обучение, когда я повидаю ребенка.
Всмотревшись в ауру старухи, Лиша кивнула.
Лиша объявила остановку, и ее брюки для верховой езды скрипнули о седло. Она знала, что многие лесорубки от них в восторге, но сама была безразлична и к ним, и даже к юбкам-штанам, которые вошли в моду у многих жительниц Лощины.
