Выдержка наконец изменила Джесану. Он орал и вырывался, но его все же повалили и стянули с него шаровары.
Разведчики Ормана ушли не на один день, но Хасик приказал снять лагерь немедленно. К рассвету упаковали все, кроме палаток, и в тот миг, когда рабы взялись за шесты, Хасик занес молоток.
Мишенью был мизинец на ступне Аббана. Каждую ночь Хасик залечивал его ихором алагай, а утром снова ломал. Палец превратился в уродливый отросток, с каждым днем принимавший все более диковинную форму.
И сколько Аббан ни старался, он так и не свыкся с болью.
– Придонные рыбы! – взвыл он.
Хасик помедлил.
– Что?
– Озеро чинов так велико и глубоко, что в нем полно панцирных рыб, – пояснил Аббан. – Придонных.
– И что с того? – спросил Хасик.
– Их мясо запрещено Эведжахом. Но я его пробовал, евнух ка. Если приправить специями да окунуть в жир и добавить лимон, то оно по жесткости как животное, но тает во рту. Даже бекон не идет в сравнение.
Хасик скрестил на груди руки:
– Смело сказано, хаффит. И проверить легко.
– А если окажется, что я не солгал? – спросил Аббан.
– Тогда я сломаю кость не тебе, а Заре, в счет сегодняшней.
Мысль была чудовищная, но в следующий миг Аббан решил, что это прогресс, с которым можно жить.
– Когда ты возьмешь монастырь, я сам приготовлю пир. Увидишь.
– Возможно.
Хасик так стремительно занес и опустил молоток, что Аббан не успел приготовиться.
Он закричал.
Вскоре караван с черепашьей скоростью поплелся по дороге на Старохолмье, держа курс на монастырь Новой Зари. Путешествие грозило растянуться на неделю, а то и больше, но, помчавшись во весь опор, конница Хасика числом в пятьсот всадников могла покрыть это расстояние меньше чем за день.
– Ты поедешь с нами. – Хасик протянул Аббану поводья, кивнув на могучего красийского скакуна.
Аббан с сомнением взглянул на животное:
– Я не гожусь для лошадей, Хасик. Мне бы верблюда…
– Когда-то мне тоже не нравились лошади, – ответил Хасик. – В Лабиринте они были помехой, и я не знал, какая мука провести целый день в седле, пока мы не вторглись в зеленые земли. – Он улыбнулся. – Но ты увидишь, что без яиц ехать легче.
– Не сомневаюсь, – сказал Аббан. – Но я наверняка стану обузой. Разве не лучше мне остаться с караваном и подоспеть к вам, когда стены уже возьмут?
– Твои увечные ноги нас не замедлят, если поедешь верхом, – возразил Хасик. – Я не настолько глуп, чтобы терять тебя из виду, хаффит. Если я погибну в бою, ты отправишься одиноким путем со мною.
– Даруй мне, Эверам, такое везение. – Кривясь от боли, Аббан взгромоздился на зверюгу и привязал себя ремнями к седлу.
Как и пообещал Хасик, езда отразилась на его промежности меньше, чем он помнил из прошлого опыта.
– Спасибо и на том, – выдохнул он, когда они устремились на юг, и быстроногие кони вскоре оставили караван позади.
Позднее они встретились с возвращавшимся разведчиком Ормана.
– Монастырь атакуют снова, прямо сейчас, – доложил баджин. – Чины осадили главные ворота, а в гавани полно их кораблей. Если не возьмут сегодня, то завтра он точно падет.
– Черное сердце Най! – прорычал Хасик. – Поторопи людей. Мы помчимся стрелой.
К минуте, когда Хасик скомандовал остановиться, Аббан порадовался, что остался без яиц. Кони были в мыле, но обзор получился отличный – монастырь четко виднелся вдали.
Солнце садилось, и бой завершился, чины отступили в палатки и меченые круги.
Они могли позволить себе взять паузу и выждать. Узкая дорога, которая восходила на высоченный утес, была забита тысячами людей, а сухопутные силы способны добраться до ворот только по ней. Они разбили у подножия лагерь, рассчитанный на сколь угодно длительную осаду.
– Они знают, что защитники слабы, – сказал Орман.
– И что никто не придет на подмогу из Водоема Эверама, – согласился Хасик. – Их тыл почти не защищен.
– Мы можем напасть на рассвете, – кивнул Джесан.
– На рассвете?
– Солнце заходит. Мы не можем атаковать ночью.
– У меня господина нет, – сказал Хасик. – Никто не укажет мне, чего нельзя делать. Это ничем не хуже того, как поступили с нами в Ущерб рыбаки.
– У чинов много нечестивых путей, не обязательно ходить всеми, – заметил Джесан.
– Нечестивых путей больше нет. Мы свободны. – Хасик повернулся к Орману. – Пусть кони час отдохнут, потом выступаем.
Во мраке ночи, когда все чины попрятались по палаткам или без амуниции и оружия грелись у костров, пятьсот отборных воинов Хасика нанесли удар.
В ходе последовавшей бойни вражеский лагерь был уничтожен, но Хасик действовал умнее принца Джайана – он резал и жег в стороне от неприятельских складов.
В толпе рыбаков прорубили просеку, безостановочно сминая их ряды и взбираясь на возвышенность. Чины последовательно возвели укрепления, но те предназначались для защиты от нападения из-за монастырских стен, а не с тыла. Вскоре Евнухи полностью завладели дорогой и прикрыли Хасика, когда он, Джесан, Орман и Аббан подъехали к воротам.
Хасик задержал дыхание, но зря. С оглушительным лязгом цепей и противовесов опускную решетку подняли, впуская его отряды.
Дама Хеват и кай Ича ждали во дворе. Оба были в крови, белые одежды дама запятнались красным. Дела и впрямь шли неважно, коль скоро в битву втянули старого священнослужителя.
Хеват поклонился высокомерно и неглубоко, как кланялись дама шарумам:
– Сын Реклана, Эверам прислал тебя в час тяжелейших для нас испытаний…
Не слушая его, Хасик повернулся к Орману и скомандовал:
– Поставь на стены сотню свежих людей. Еще пятьдесят пусть охраняют двор.
– Мне и в подвалах люди нужны, – сказал Ича. – В пещерах под ними скопились чины, они напирают на двери…
– Еще пятьдесят в подвал, – приказал Хасик Орману, не удостоив Ичу взглядом. – Остальным вели приготовиться выехать снова, коль скоро мы завладели воротами.
Ича сжал кулаки:
– Мы сокрушим их на рассвете.
Хасик соизволил на него посмотреть:
– Нет, мальчик, мы сокрушим их сейчас, пока они разрозненны и в крови. Сейчас, пока они не сбежали с продовольствием или не подкопались и не ударили по нашему арьергарду.
– Еще стоит ночь… – начал Хеват.
Аббан закатил глаза:
– Умоляю тебя, дама. Этот твой довод уже однажды опровергли.
