В памяти Джардира вспыхнуло посиневшее лицо Асома, которого он сам же едва не задушил за покушение на свою дживах.
– Твои слова мудры, любимая. Я прослежу, чтобы Пар’чин не сошел с пути. Что-нибудь еще?
– Пока ничего, – сказала Инэвера. – Я повторю расклад, когда помедитирую над увиденным.
– Серьги стали мощнее, и ты сможешь говорить со мной, пока мы не достигнем зева Ала и не сойдем во тьму. Но под землей магия погасит колебания, – предупредил Джардир.
– Нам надо обсудить и другие дела, – кивнула Инэвера.
Джардир извлек копье и корону Асома:
– Завтра Асом и Асукаджи на коленях попросят тебя простить их и восстановить в правах. После этого все увидят, что они, если сумеют тебя убедить, твои верные слуги.
Инэвера выдохнула, и ее покрывало колыхнулось, как дым.
– А моя мать?
– Будет сразу освобождена. – Джардир сурово посмотрел на нее, пресекая споры. – Как и моя. Никто из вас больше не лишит ее свободы.
– Конечно, любимый. Я не солгала, сказав, что это ради ее же сохранности. Я бы ее пальцем не тронула. – Поклон Инэверы выглядел искренним, но аура выдала притворство.
– Я думал, что мы покончили с ложью, любимая, – заметил Джардир.
Инэвера встретилась с ним взглядом:
– Муж мой, превыше всего я ставлю Шарак Ка. Я держала Кадживах в плену, чтобы не пришлось ей навредить, если бы Асом попытался меня заменить ею.
Джардир стиснул зубы, но принял и превозмог свои чувства. Он не винил жену. Он любил мать, но она никак не годилась для бремени седьмой ступени.
Желая снять напряжение, он сменил тему:
– Где Аббан?
– Кости сказали, что он жив, – ответила Инэвера. – Полагаю, Хасик убил Джайана, чтобы добраться до него, и похитил хаффита. Сейчас их выслеживает Ашия.
Джардир потемнел лицом:
– Глупцом же я был, оставляя Хасика в живых. Я постоянно упрекал себя, когда проявлял к нему милосердие.
– О милосердии нельзя сожалеть, – сказала Инэвера. – Возможно, Хасик еще сыграет свою роль в Шарак Ка.
– Может быть, – нехотя согласился Джардир. – Мое время истекает. Чего мы еще не коснулись?
В ответ Инэвера дотронулась до браслета, и позади щелкнул замок. Дверь открылась, вошли Аманвах и Сиквах.
Джардир негодующе оглянулся на Инэверу:
– Я же сказал – никто больше!
Несмотря на эти слова, ему приятно было увидеть черный платок старшей дочери и белые одежды племянницы. Хрупкая Сиквах выглядела грозной в панцирном одеянии, вооруженная копьем и щитом; ее вид наполнил его гордостью.
– У Аманвах и Сиквах есть жизненно важные новости, – ответила Инэвера. – Ты должен все услышать из их уст.
– Отец, – Аманвах опустилась перед ним на колени и уперлась ладонями в пол, – душа моя поет, ты жив. Я сочла Пар’чина человеком чести. Рада видеть, что не ошиблась.
Джардир распахнул объятия:
– Встань, возлюбленная дочь, и обними меня.
Аманвах порхнула в его объятия быстрее, чем позволяли приличия, но Джардир только рассмеялся и прижал ее к себе. Когда он в последний раз держал ее так? Больше десяти лет назад, перед отправкой во дворец дама’тинг. Они с Инэверой столь усердно выращивали из детей вожаков, что забывали выказывать родительскую любовь.
Для многих его детей уже поздно что-то менять, но он на миг позволил себе отречься от титула шар’дама ка и побыть отцом.
– Я горжусь тобой, дочка. Не сомневайся.
– Не буду, отец, – ответила Аманвах, подаваясь назад нехотя, как и он. Ее глаза заблестели от подступивших слез.
Джардир отстранился не полностью и, обнимая ее одной рукой, простер другую к Сиквах:
– А о твоей утрате, племянница, я скорблю. Честь сына Джессума не имела границ. Без него на Ала темнее, но Небеса, несомненно, сияют отныне ярче.
Грозная маска спала, и Сиквах вновь стала прежней – кроткой; она присоединилась к сестре-жене, приникла к нему, и обе откровенно разрыдались. Коронным видением Джардир наблюдал за внешней магией, которая притянулась их чувствами и наслоилась на слезы. Потоками света струились они по щекам, прекрасные неописуемо.
Инэвера извлекла пузырек для слез и принялась собирать драгоценные капли. Наполнив, закупорила и протянула руку. Флакон светился силой, как ее хора-украшения.
– Еще один сувенир для путешествия в бездну в придачу к моим духам. – Ее улыбка вышла натянутой. – Напоминание о любви в краю бесконечного отчаяния.
Джардир благоговейно взял пузырек и с поклоном опустил в карман.
– Правда ли, дядя, что во тьму с тобой отправится Шанвах? – спросила Сиквах.
– Правда, племянница, – ответил Джардир. – Твоя сестра по копью покрывает себя небывалой славой. Князь демонов бросился на ее копье. Она какое-то время билась с полчищами Най, пока мы с Пар’чином укрощали Алагай Ка.
Сиквах снова опустилась на колени, выхватив из-за плеч сверкающее копье и зеркальный щит. Они были из обработанного электрумом стекла, выкованные и помеченные самой Инэверой. Сиквах сняла браслеты, кольца, ожерелье и колье. Все они ярко светились силой; в коронном видении замысловатые письмена жены и дочери предстали ослепительно-белыми.
– В подобном странствии, Избавитель, моя сестра по копью должна иметь лучшее оснащение, – сказала Сиквах. – Для меня будет честью, если ты передашь его ей вместе с моим благословением и выражением любви.
Джардир положил руку ей на плечо:
– Я выполню это с гордостью, шарум’тинг ка.
– Скажи ей, что в ночи ее защитит «Песнь о Лунном Ущербе», – добавила Аманвах. – Если ее голос силен, он сбережет вас всех, когда вы пойдете тропой к бездне Най.
Джардир кивнул:
– Сын Джессума узрел то, о чем мы позабыли. В древних молитвенных песнопениях к Эвераму заключена истинная сила, противодействующая Най. Когда мы присоединимся к твоему мужу на Небесах, мы найдем его за столом Эверама.
Эти слова вызвали новые слезы, но плакать уже стало некогда. Все преклонили колени на подушках, образовав круг. Метки Инэверы были мощны, но Джардир не захотел рисковать и усилил их защитным полем короны.
– Отец, госпожа Лиша произвела на свет твое дитя, – сообщила Аманвах. – Я лично приняла роды.
В письме Лиши говорилось о ребенке, но это было нечто новое. Взгляд Джардира метнулся к Инэвере, но ее аура оставалась невозмутимой.
– Я сделала расклад на послеродовой крови, – продолжила Аманвах.
Джардир сжал кулаки от внезапного напряжения. У него были десятки детей. Почему его так заботила судьба этого?
– Что ты увидела?
