Я отвернулась к стене, но заснуть не могла и слушала, как шумно дышит и без конца ворочается Каден. Я задумалась, сомневался ли он когда-нибудь в выборе, который делал, и обо всех глотках, которые он перерезал без сожалений? Насколько проще была бы его жизнь, если бы он, повинуясь полученному приказу, перерезал горло мне. Ветер усиливался, дул во все щели. Я куталась в одеяла и размышляла, что меня ждет немало сомнений по поводу вещей, которые мне только предстояло сделать.
Комната надвинулась на меня. Темнота и мрак вдали от всего, что только было мне знакомо. Я снова была ребенком, которому хотелось забраться на руки к маме, чтобы она обняла и шепотом прогнала все страхи. Неукротимый ветер все бился в стены, рвал ставни. Я почувствовала на лице что-то мокрое. Вытянув из-под одеяла руку, я смахнула со щеки соленую влагу.
Удивительно.
Просто удивительно.
Так, пожалуй, можно поверить, что в мире есть вечные вещи.
Слеза.
Если бы только она могла что-то изменить.
Глава одиннадцатая
Каден
Развлекайся пока со своей зверушкой.
Каждое слово в этой фразе вонзалось в меня, как кинжал.
Развлекайся.
Видя ужас Лии, я не мог даже думать о каких бы то ни было развлечениях. А видя, как она идет по залу в рубище, я почувствовал себя так скверно, как не бывало мне, пожалуй, с раннего детства. Почему я не догадался, что будет именно так? Неужели я туп, как Малик? Конечно, Комизар не стал бы чествовать ее как дорогую гостью. На подобное я и не рассчитывал, но видеть, как она придерживает мешковину, пытаясь прикрыть наготу…
Я хлопнул дверкой одного шкафа в кладовой и бросился к другому под испытующим взглядом кухарки. Она явно была недовольна моим набегом на кухню.
– Ну-ка! – рявкнула она и шлепнула меня по руке, когда я потянулся к кругу сыра. – Я сама.
Она взялась за нож, чтобы отрезать для меня кусок. Я наблюдал, как она снует по кухне, собирая мне поесть.
Со своей зверушкой.
Я знал, как Комизар относится к дворянам и королям. И не винил его за это. Я и сам относился к ним так же, но Лия не была похожа на изнеженную эгоистку в короне. Когда она, бросив вызов всем нам, убила коня Эбена, это не было поступком неженки.
Пока.
Временно. Мимолетно. Непостоянно. Но я считал, что привел Лию в Венду на всю жизнь. Что это конец – и начало. А может, это было и возвращение какой-то частицы меня самого? Частицы, которую я считал давно умершей, но теперь не хотел бы ее утратить. Не делай этого. Эти слова обожгли меня словно удар бичом там, в Терравине, когда я смотрел, как она идет одна по лесу. Они стучали у меня в голове позже, когда я точил свой нож о брусок, таясь в конюшне.
Никогда раньше не бывало, чтобы я не выполнил приказ. Но я ослушался не просто потому, что подпал под очарование девчонки. Лию трудно было назвать очаровательной. По крайней мере, не в расхожем смысле. В ней было что-то большее, что и привлекало меня. Я тогда решил, что нужно просто притащить ее в Венду, а уж когда она окажется здесь, убивать ее не будет причины. Она будет в безопасности. О ней скоро забудут, а Комизар увлечется другими своими замыслами. Я сам решу, как использовать ее наилучшим образом. Но теперь Лия могла оказаться частью этих замыслов.
Ее слова на поле битвы с того самого дня эхом отдавались у меня в ушах – во веки веков, – но впервые я начал понимать, какое это долгое время. Мне было только девятнадцать, а казалось, будто я уже прожил две жизни. Теперь начиналась третья. Жизнь, в которой мне придется постигать новые законы. Жить в Венде и охранять жизнь Лии. Если бы я просто выполнил свое дело, как всегда было раньше, ни о чем таком не пришлось бы беспокоиться. Лия превратилась бы в очередную зарубку на моем ремне. Но теперь она была не зарубкой, здесь было что-то совсем другое. И это не укладывалось ни в какие законы Венды.
Она просит еще историю, такую, чтобы помогла скоротать время и забыть о голоде.
Я ищу правду, вспоминаю приметы мира, которого уже давным-давно нет – я уже не уверена, был ли он когда-то.
Когда-то очень-очень давно
За сотни лет до того, как по земле бродили чудища и демоны,
Во времена, когда дети свободно бегали по лугам,
А на ветвях деревьев висели тяжелые спелые фрукты,
Были города, большие и прекрасные, со сверкающими башнями, что касались небес.
Из чего они были созданы, может, из волшебства?
Я сама была тогда почти ребенком. И верила, что они сумеют удержать целый мир. Мне казалось, что они сделаны из…
Да, из волшебства и света, и из мечтаний богов.
А принцесса там была?
Я улыбаюсь.
Да, дитя мое, чудесная принцесса, точь-в-точь такая, как ты. А у принцессы был сад с деревьями, на которых зрели плоды величиной с мужской кулак.
Девочка глядит на меня с недоверием.
Она никогда не видела яблока, зато повидала достаточно мужских кулаков.
Такие сады правда есть, Ама?
Больше уже нет.
Да, дитя мое, они растут где-то далеко. И когда-нибудь ты их отыщешь.
Глава двенадцатая
Я проснулась, как от толчка, и стала осматриваться, хватая воздух ртом. Каменные стены, деревянный пол, тяжелое шерстяное одеяло, покрывающее меня, и просторная мужская рубаха, заменившая мне ночную сорочку. Это не сон. Я действительно здесь. Я взглянула на шкуру на полу – никого. Одеяла аккуратно сложены и лежат там, откуда были взяты вчера.
Каден ушел.
Прошлой ночью бушевала буря. Ветры – таких мне не доводилось слышать за всю жизнь – носились по городу и колотились о стены домов. Я думала, что не смогу уснуть, но все же меня сморил тяжелый сон, в котором я ехала по бесконечной саванне в высоких травах, укрывавших меня с головой, и натыкалась на Паулину, которая молилась обо мне на коленях. Потом я оказалась в Терравине. Берди поила меня теплым бульоном из чашки, трогала мне лоб и шептала: Видишь, что ты натворила. Внезапно Берди превратилась в маму, придвинулась вплотную, ее дыхание обжигало мне щеку: Теперь ты солдат, Лия, солдат в армии твоего отца. Я села, думая, что проснулась, но тут ко мне подошла чудесная, нежная Грета с золотыми косами, короной уложенными вокруг головы. Ее слепые глаза невидяще смотрели в пустоту, а с носа капала кровь. Она пыталась выговорить Вальтер, но не могла, потому что ее горло было пронзено стрелой.
Но окончательно меня разбудило последнее сновидение. Это был даже не совсем сон, просто вспышка цвета, намек на движение, какое-то неуловимое ощущение. Было там холодное, широкое небо, конь и Рейф. Мне было видно его лицо сбоку, очертания скулы, развевающиеся на ветру волосы, и я знала, что он покидает меня. Рейф ехал домой. Мне бы радоваться, а я вместо этого чувствовала страшную боль утраты. Я оставалась. Он уезжал без меня. Я лежала, задыхаясь, и уговаривала себя, что на меня так подействовали слова Комизара. У эмиссара и то больше шансов дожить до конца месяца, чем у тебя.
