В обоих очагах зала Санктума ревело пламя, но по ногам все равно тянуло холодом. Я высматривала Венду в надежде получить от нее подтверждение того, что не сошла с ума, что план Рейфа не полное безумие… но в тенях сегодня не было ничего, кроме самих теней.
Рейф сидел совсем недалеко от меня. Все ожидали появления Комизара с рахтанами. Чивдары, как ни в чем не бывало, переговаривались между собой, а вот наместники из-за отсутствия рахтанов заметно нервничали. Они держались непривычно тихо. Ни один не высказался по поводу моей щеки, хотя я то и дело ловила на себе их взгляды.
– Я оступилась на лестнице, – не выдержав, взорвалась я и, взяв себя в руки, продолжила уже спокойнее: – Оступилась и упала.
Мне не хотелось обсуждений, разговоров – ничего, что могло бы раздражить тех немногих наместников, что были ко мне добры. Наместник Фейвелл бросил на меня быстрый, сомневающийся взгляд. За столами возобновились негромкие, приглушенные разговоры. Наместник Умброз понуро уставился в свою кружку – возможно, выпил лишнего. Что же на сегодняшнем заседании Совета подействовало столь угнетающе на всех этих гуляк и жизнелюбов? Наконец мы услышали отзвук далеких шагов.
Прежде я ни разу не слышала, как рахтаны идут все вместе. Было что-то зловещее в звуке их шагов и пугающем бряцании оружия. Они шли неспешно и вроде бы не единым строем, но единым ритм был, неотступный, как неотвратимость. Не знающие неудач. Вот что слышалось мне в этой поступи.
– В чем дело? – входя, спросил Комизар. – Кто-то умер?
Рахтаны попытались изменить настроение, разорвать покров гнетущей тишины. Вместо того чтобы, как обычно, устроиться обособленными группками, они рассаживались между наместниками. Каден оказался справа рядом со мной, а по левую руку от меня занял место Комизар. Он не стал утруждаться, изображая поцелуй, – сейчас его мысли были заняты другими материями. Крикнув, чтобы подали эль и еду, он погрузился в свои раздумья, а вокруг нас засуетились слуги с подносами.
Каланта сидела за тем же столом, что и мы, но с другой стороны, словно хотела оказаться подальше от нас с Рейфом. Жалеет ли она о том, что сделала? Какими глазами видит она Комизара сейчас? И самое важное: не рассказала ли уже о своем проступке? Что если ножа в моей комнате уже нет? Я умоляла Астер припрятать его как можно тщательнее, и решусь взять его, только когда настанет время побега.
Передо мной поставили поднос для благословения – он показался мне непривычно тяжелым, и, поднимая его, я чуть не рассыпала кости.
– Нервничаете перед свадьбой, принцесса? – спросил Комизар.
Я взглянула на него с самым невинным выражением лица.
– Напротив, sher Комизар. Я с нетерпением жду завтрашнего дня. Просто пальцы онемели от холода. Я пока не привыкла к здешнему климату.
Держа над головой побелевшие реликвии в надежде, что проделываю это в последний раз, я подняла глаза на закопченный сводчатый потолок Древних. На мгновение я вдруг увидела небо и звезды, необъятную вселенную, бесконечную во времени, – и вдруг услышала крики и плач. Сквозь время, тонкий и рвущийся, как струйка крови, вьющаяся в реке, донесся до меня горестный крик моей собственной матери и скорбный плач других матерей, лежащих в пыли на коленях. Они узнали. Страшная весть достигла Морригана. Весть о гибели их сынов. Горе лишило меня сил, и я с трудом удержалась на ногах.
– Заканчивай скорее, – процедил Комизар сквозь зубы. – Я проголодался.
Блюдо у меня в руках снова дрогнуло, и я с трудом удержалась, чтобы не высыпать кости ему на голову. Рейф подался вперед, попытался перехватить мой взгляд. Его глаза, горящие сдержанной силой, говорили мне: держись, осталось совсем немного.
Это помогло мне собраться. Я произнесла благословение жертвоприношения, отставила поднос. А потом поцеловала два пальца и подняла их к богам, все еще слыша плач матушки. Осталось совсем немного.
Каждый миг в тишине приближал нас к завтрашнему дню. Но вокруг было как-то слишком уж тихо.
За все время ужина Каден лишь изредка ронял скупые слова, но, когда я хотела выйти из-за стола, неожиданно схватил меня за руку.
– Что ты увидела, сиарра?
Он впервые назвал меня так.
Комизар пренебрежительно фыркнул, но все за столом насторожились, желая услышать мой ответ.
– О чем ты? – я притворилась, будто не понимаю.
– Перед благословением у тебя затрепетали ресницы, глаза устремились в пустоту. Ты тяжело дышала. Что ты увидела?
Правду нельзя скрыть – но сейчас было не время. Поэтому я решила сплести утешительную ложь, какую Каден и хотел бы услышать, в надежде, что, удовлетворенный этим ответом, он не станет доискиваться правды.
Я повернулась к нему и ласково улыбнулась.
– Каден, я видела себя, Здесь. Через много-много лет.
Взглянув ему прямо в глаза, я долго не отводила взгляда, и, хотя больше не прибавила ни слова, он – я точно знала – услышал: Я видела себя здесь, с тобой.
На его лице отразилось облегчение. До конца трапезы я следила, чтобы выражение лица оставалось ласковым и нежным, в то время как изнутри меня стягивал холодный, мрачный узел лжи.
Комизар сам проводил меня к новому жилью.
– Уверен, здесь тебе будет теплее, чем в продуваемой насквозь комнатенке Кадена.
– Его комната меня вполне устраивала. Почему бы мне не остаться там?
– Потому что, если ты после свадьбы снова высунешь голову из окна южной башни, а не оттуда, где живет твой супруг, у кланов могут возникнуть вопросы. Мы ведь хотим, чтобы они поверили, будто у нас все по-настоящему, не так ли, моя голубка? Но по ночам Каден сможет навещать тебя здесь. Я – великодушный супруг.
– Как вы заботливы, – ответила я.
В этой башне мне уже довелось побывать прежде, в ней же располагалась комната Рейфа. Но на этот этаж я еще никогда не поднималась. Комизар подвел меня к комнате напротив своей собственной и распахнул передо мной дверь, гостеприимным жестом приглашая войти. Первое, что бросилось мне в глаза – в комнате было совсем темно. Единственным источником света был горящий свечной огарок на столе. Я попыталась осмотреться. Стены. Они показались мне сплошными.
– Здесь же нет окон, – сказала я.
– Есть, разумеется. Но узкие, это помогает сохранять тепло. И полюбуйся, какое удобное широкое ложе – в случае нужды здесь хватит места для двоих.
Он подошел совсем близко, бережно дотронулся до моей щеки в том месте, куда сам же недавно нанес удар. Темные глаза блестели, в них играла сила. Он казался неуязвимым, и я подумала, что убить его, видимо, непросто, даже невозможно. В памяти зазвучал голос матери. Отнять жизнь, даже у того, кто виновен, всегда тяжело. Иначе и быть не должно, а иначе мы бы мало чем отличались от животных.
