Я прыгнул.
И очутился в непроглядно-темном, душном помещении с гладким полом. Выждав секунду, я зажег фонарь и приготовился к вою сигнализации. Еще я опасался, что попал не туда, и выяснять это не торопился.
Сирену я не услышал, хотя понимал, что тревожный огонек может загореться на пультах видеонаблюдения – и в самом банке, и в полицейском участке. Если на свете есть другие прыгуны, то должны же в банках знать о них и принять меры? Например, подавать в запертое хранилище ядовитый газ или наставить мин-ловушек?
Воздух сгустился, тьма давила, в итоге стало казаться, что стены сдвигаются. Фонарь я включил чуть ли не машинально.
Сколько денег!
Тележки, которые я видел ранее, нагрузили аккуратными пачками банкнот, рулонам монет на поддонах и грубыми холщовыми мешками с трафаретной надписью «Кемикал банк оф Нью-Йорк». На стеллажах высились пачки новых купюр.
Голова вдруг закружилась, и я закрыл глаза. У двери был выключатель. Я нажал на кнопку – в хранилище загорелись люминесцентные лампы. Я не заметил ни телекамер, ни коробочек, напоминающих настенные тепловые датчики, про которые читал сегодня после обеда. Из вентиляционных люков не повалил газ, ничего не взорвалось.
Я выключил фонарик и взялся за работу. Первым делом подошел к тележке, в которой лежало принесенное вкладчиками за последний день – потертые купюры, собранные в аккуратные пачки. Я поднял пачку стодолларовых банкнот. На бумажной ленте вокруг пачки стояли отметка «$5.000» и печать «Кемикал банк оф Нью-Йорк». В соседней тележке лежала картонная коробка с корешками однодолларовых купюр, по пятьдесят в каждом. Я попробовал прикинуть, сколько корешков в коробке, но покачал головой. «Сосчитаешь потом, Дэви», – сказал я себе.
Я взял коробку, прыгнул к себе в отель, положил корешки на кровать и прыгнул обратно.
Я двигался от одной стены хранилища к другой. Новые корешки я проверял: если банкноты были одной серии и шли строго по номерам, я оставлял корешок в тележке, если нет – клал в коробку. Едва коробка наполнялась, я прыгал в отель, вываливал корешки на кровать и снова прыгал в хранилище.
Закончив с корешками и пачками, я заглянул в мешки. Похоже, в них хранились депозиты, сплошь использованными купюрами, переведенные из филиалов. Я забрал все мешки, не проверив содержимого. На кровати места уже не осталось, и я спрятал мешки под кровать.
На стеллажах хранились корешки новых купюр с серийными номерами, аккуратно записанными на бумажной ленте. Их я оставил и в последний раз оглядел хранилище. Сигнализация так и не завыла. Дверь была плотно закрыта. Впрочем, какая разница? Если то, что я читал про таймеры, правда, до завтрашнего утра дверь просто так не откроешь, хоть воет сигнализация, хоть нет.
Может, оставить благодарственную записку и граффити на стену нанести? Нет, лучше не надо.
Завтра утром здесь и так будет весело.
Я прыгнул в отель.
4
На Таймс-сквер есть светодиодный экран с часами. Они показывали одиннадцать вечера. Операцию я провернул менее чем за сорок минут, включая прыжок за фонарем и перчатками.
На площади до сих пор было много людей, в основном молодежь, парами и группами. Одни стояли в очередь у кинотеатров, другие просто гуляли по Бродвею, заглядывая в магазинчики, которые еще не закрылись. Атмосфера царила праздничная, как в разгар масленицы.
Я заглянул в магазин, где торговали футболками с надписями – в основном превозносящими красоты Нью-Йорка.
«Добро пожаловать в Нью-Йорк! А теперь вон отсюда» – гласила одна. Я засмеялся, хотя после операции меня трясло и мутило.
В кармане у меня лежала пачка из пятидесяти двадцатидолларовых купюр. Я содрал бумажную ленту, чтобы доставать по одной, но все равно нервничал. Ссадина на затылке болела, и я постоянно оглядывался – у меня чуть ли не тик начался.
Боже, Дэви, ты ведешь себя как безумная жертва. Успокойся!
В магазине футболок также продавали товары для путешествий – дешевые нейлоновые сумки, дорожные сумки, спортивные сумки, небольшие чемоданы и рюкзаки. Вот что мне нужно! Я набрал сумок всех цветов и размеров.
Продавец внимательно наблюдал за мной, потом сказал:
– Эй, парень, либо ты покупаешь все эти сумки, либо смотришь по одной, лады?
Я как ни в чем не бывало набирал сумки, и продавец вышел из-за прилавка.
– Ты что, не слышал? – начал он, сделав злое лицо. – Я сказал…
– Я вас слышал! – рявкнул я так громко и пронзительно, что продавец отступил на шаг и захлопал глазами.
Я сделал глубокий вдох и заговорил куда спокойнее:
– У меня здесь двадцать сумок. Пробивайте их.
Я подошел к прилавку и положил на него собранное.
У продавца вид был недоверчивый, поэтому я вытащил из кармана ворох двадцаток, куда больше, чем требовалось. Наверное, полпачки, около пятисот долларов.
– Э-э, конечно. Прости, что гаркнул на тебя. Воруют же подростки, вот и приходится осторожничать. Я не хотел тебя обидеть, просто…
– Хорошо. Не волнуйтесь. Пробейте сумки, пожалуйста.
Одну за другой продавец пробивал сумки, а я складывал их в самую большую – в дорожную сумку с плечевым ремнем.
Видимо устыдившись, что принял меня за вора, продавец сделал мне десятипроцентную скидку.
– С налогом получается двести двадцать два доллара пятьдесят центов.
Я отсчитал двенадцать двадцаток и сказал то, что мне всегда хотелось:
– Сдачи не надо.
Продавец снова захлопал глазами, потом отозвался:
– Спасибо! Спасибо огромное!
Я вышел из магазина, повернул направо и прыгнул.
Сперва я рассортировал банкноты по номинациям и сложил пачки у стены напротив кровати. Пришлось передвинуть дешевый комод, чтобы освободить место, но я не роптал. У меня уже началась паранойя, и поверх занавески я повесил одеяло – теперь через окно меня точно не увидят.
Когда я освободил кровать и добрался до мешков с деньгами, на полу выросли две стопки долларовых банкнот два с лишним фута высотой. Сумму я пока не подсчитывал – не отвлекался. Я продолжал разбирать корешки и пачки, бросая пустые мешки на кровать. Один раз я прыгнул в городскую библиотеку Станвилла – узнать, сколько времени.
Но вот я закончил опустошать мешки и складывать деньги в стопки, а сумму так и не подсчитал. Этим займусь позже.
Я собрал пустые мешки, натянул лыжную маску и перчатки. Было два часа ночи.
Сделав несколько глубоких вдохов, я постарался успокоиться. Чувствовал себя на грани нервного истощения, а вот спать не хотелось совершенно. Я сосредоточился на внутреннем виде хранилища и прыгнул, при этом пытаясь думать и о городской библиотеке Станвилла. Вдруг дверь открыли?
