Зашибись! Я в чужом городе без денег, без родных, без будущего. Пульсирующая боль в затылке меркла перед гадким ощущением того, что я это заслужил.
Если бы я вел себя лучше, может, и мама не сбежала бы, и папа не пил бы так сильно…
– Я живу тут, по соседству. Сейчас же наберу девять-один-один!
Не дожидаясь ответа, женщина поспешила прочь. В руке у нее был газовый баллончик, прикрепленный к цепочке для ключей. К домам она не приближалась и внимательно оглядывала подворотни.
Вот это умный человек. Куда умнее меня.
Девять-один-один значит полиция, а я без документов и не хочу, чтобы родителей ставили в известность.
От номера в отеле меня по-прежнему отделяло три квартала. Я сомневался, что смогу стоять, а идти – и подавно. В номере мне будет безопаснее. Вспомнилось мое прибытие в отель, стальная дверь с хорошим замком, рваные обои… У меня оплачено еще три дня.
Я закрыл глаза и прыгнул.
На полу номера оказалось куда теплее, чем на тротуаре, и куда безопаснее. Я подполз к кровати и медленно, осторожно забрался на нее.
Наволочка испачкалась кровью – только мне было все равно. Около полуночи я отправился в уборную, двигаясь осторожно, как папа наутро после пьянки. Запер дверь, пустил воду в ванну и пошел отлить.
Из зеркала на меня смотрел герой фильма ужасов. Волосы на голове пропитались кровью из раны. Вообще-то, они у меня светло-русые, но сейчас напоминали мерзкий черный блин. Кровь засохла и на левом виске, она уже осыпа́лась, обнажая бледную кожу.
Я содрогнулся. Даже если бы мне хватило сил пойти в отель пешком, полиция наверняка останавливала бы меня в каждом квартале.
Я залез в ванну, удивляясь, что вода горячая. Последние два дня она была в лучшем случае тепловатой. Я лег на спину и опустил затылок в воду. Немного жгло, но от теплой воды стало легче. Я аккуратно намылил голову и промыл лицо. Когда сел, вода в ванне стала красновато-бурой. Пену и остатки крови я смыл с волос проточной водой и уже вытирался, когда в дверь постучали.
– Я почти закончил, – сказал я.
– Давай скорее! – громко потребовали из-за двери. – Ты не имеешь права оккупировать уборную на целую ночь!
Я стал вытираться быстрее и решил, что волосы высохнут сами.
Бам! – по двери сильно ударили ладонью.
– Скоре-е-е! Открывай гребаную дверь!
– Уже одеваюсь, – отозвался я.
– А мне насрать! Впусти меня, ты, пидор малолетний, впусти, и я отолью!
Я разозлился:
– Уборные есть на каждом этаже. В любую другую идите!
На миг воцарилась тишина.
– Никуда я не пойду. А если ты, пидор, сию секунду меня не впустишь, я тебя порву.
Заныли челюсти: я, оказывается, скрипел зубами. Ну почему меня не оставят в покое?!
– Так вы будете ждать здесь с полным мочевым пузырем или отольете в другом месте? – спросил я.
– Никуда я не пойду, пока не надеру тебе задницу, говнюк малолетний.
Раздался плеск, под дверью растеклась желтая лужица. Я взял вещи и, не одеваясь, прыгнул в свой номер.
Сердце бешено колотилось, злость до сих пор не прошла: достали меня, в прямом и в переносном смысле! Приоткрыв дверь, я глянул на коридор, ведущий в уборную.
Белый здоровяк в одних джинсах застегивал ширинку. Бам! – он снова ударил по двери и дернул ручку.
– Эй, да угомонись ты! – крикнули из какого-то номера.
– А ты выползи и попробуй меня угомонить! – заорал здоровяк.
Одной рукой он колотил в дверь, другой потянулся за чем-то в задний карман брюк. То, что он вытащил, блеснуло в тусклом свете коридорных ламп. Господи! Страх не отпускал меня, но чем больше я выглядывал в коридор, тем сильнее злился. Положив одежду на кровать, я прыгнул обратно в уборную. В дверь колотили оглушительно – с такой силой, что я невольно отпрянул от нее. В корзине для мусора валялось несколько бумажных салфеток. Я вывалил их на пол, наполнил ведро кровавой мыльной водой из ванны и поставил его над дверью, на рычаг пружинного устройства, который ее закрывал. Пульс до сих пор зашкаливал, дыхание не пришло в норму, но я критически оглядел свою работу и поставил ведро чуть правее.
Держа одну руку на защелке замка, я выключил свет. Потом отпер дверь и перепрыгнул к себе в номер.
Дверь я открыл как раз вовремя: здоровяк дернул дверную ручку, почувствовал, что не заперто, и влетел в уборную. Послышалось глухое «бум!», и в коридор полилась вода. Здоровяк заорал, поскользнулся и рухнул на спину: мне стали видны его голова и плечи. Вот он зажал голову руками, и во мне вспыхнуло нечто вроде солидарности, если не сочувствия. Не знаю, куда делся нож, но в ту минуту здоровяк его не держал.
Одна за другой открывались двери номеров, жильцы опасливо выглядывали в коридор. Я свою дверь плотно закрыл и запер.
Впервые после приезда в этот отель я улыбнулся.
Что же, настала пора взглянуть правде в глаза. Я особенный. Не такой, как мои одноклассники из средней школы Станвилла, если, конечно, у кого-то из них нет большого секрета.
Вариантов было несколько.
Первый – при последнем избиении отец повредил мне мозг или что-то другое так сильно, что я все придумываю. Может, ограбление лишь эпизод, добавленный подсознанием, чтобы объяснить «настоящие» раны? Может, я лежу сейчас в реанимации станвиллской больницы Святой Марии, а над моим неподвижным телом пик-пи-пикает маленький экран? Впрочем, этот вариант вызывал сомнения. Даже когда снятся кошмары, я чувствую, это не явь. Зато вонь мусора в том переулке казалась слишком явной.
Второй вариант – все эти мои поступки и несчастья случились на самом деле. В попытке справиться с последствиями сознание искажает реальность, предлагая мне самый приемлемый путь побега от нее – исключительную паранормальную способность. Вот это уже правдоподобнее. При каждом прыжке возникает ощущение нереальности и дезориентации. Возможно, у меня начинается аффективный психоз. Но возможно, что у меня «плывут» все органы чувств, ведь окружающая обстановка полностью меняется. Черт, дезориентирует сама сущность прыжка.
В третий вариант я верил меньше всего. Он подразумевал, что я особенный. Не в плане особенно хорошего образования или проблем с поведением, а в плане таланта, который если и достался кому-то еще, то тщательно скрывается. Он подразумевал у меня способность к телепортации.
Телепортация. Одно слово чего стоит.
– Телепортация!
Произнесенное вслух, оно разнеслось по номеру – слово с ужасным значением, чуждое общепринятой реальности. Слово из области художественной литературы, кино и видеофильмов.
Если я телепортируюсь, то как? Почему я? Откуда у меня такая способность? Кто-то еще так умеет? С мамой такое бывало? Она телепортировалась подальше от нас?
