Недавно в сети состоялась дискуссия людей, оплакивающих жертв передозировки, и собеседники много говорили о детском характере своих погибших близких – о том, какими были их характеры до того, как они начали употреблять наркотики. Люди говорили о ритуальном поведении, о том, что умершие страдали повышенной чувствительностью и часто не могли носить одежду, если не отрывали этикетки, не могли переносить чужую боль, – читая их, было невозможно отделаться от впечатления, что они обсуждают поведение детей, страдающих аутизмом. Одна мать писала, что ей из-за повышенной чувствительности сына приходилось всегда покупать ему носки без шва.
Читая и слушая такие истории на протяжении многих лет, я обнаружила в них один лейтмотив: ощущение своей особости и неловкости пребывания в своей собственной шкуре. Вот всего несколько примеров из классических рассказов о наркотической зависимости:
«Я всегда был в контрах со всем миром, не говоря уже о вселенной. Я никогда не шел в ногу с жизнью, с семьей и вообще с людьми… Я был отбросом» (Анонимные алкоголики, «Большая книга»).
«С самого детства, насколько я себя помню, я всегда чувствовала себя другой, не принадлежащей миру. Я думала, что я – пришелец с другой планеты» (Анонимные наркоманы, «Большая книга»).
«[Опиоиды и кокаин] впервые в жизни помогли мне почувствовать себя нормально в этом мире. Я сказал себе: «Ага, это как раз то, чего мне так не хватало». Я никогда не чувствовал себя нормально с тех пор, сколько я себя помню, и я всегда пытался каким-либо способом это исправить» (Анонимный пользователь, процитированный в книге «От шоколада к морфину»).
Частные симптомы, с которыми люди пытаются справиться с помощью наркотиков и других сильнодействующих средств, могут варьировать бесконечно, но общим является желание почувствовать себя принятым окружающими, почувствовать себя комфортно, перестать ощущать себя отчужденным, когда тебе тревожно и ты чувствуешь себя в опасности. Иногда, из-за своего характера, люди чувствуют себя недооцененными; отсюда стремление к исследованию, стремление расширить границы познания, любовь к риску и приключениям, что может лежать в основе зависимости. Как бы то ни было, характер, заставляющий людей выделяться, начинает проявляться с рождения.
Как расстройство обучения, зависимость возникает в результате болезненно измененного способа справляться с трудностями, и это отклонение усугубляется нарушениями развития. В то время как аутизм, СДВГ, а также дислексия проявляются уже в раннем детстве или в раннем школьном возрасте, зависимость возникает, как правило, в подростковом или юношеском возрасте. Самым уязвимым периодом для возникновения зависимости, как и шизофрении, является подростковый возраст, а не детство. Подобно шизофрении, зависимость может развиться немного раньше или немного позже, но в большинстве случаев она поражает подростков и юношей.
Однако это не значит, что детство и его особенности не играют в этом процессе никакой роли. В этом возрастном периоде наши сенсорные реакции и предрасположенности формируют тот способ, каким мы реагируем на мир, а он, в свою очередь, реагирует на нас. Это обучение создает образец, который эхом отдается в нашей дальнейшей судьбе. Например, робкая девочка может научиться побеждать свой страх, и с ней в дальнейшем все будет в порядке – или она может обнаружить, что от таких попыток все становится только хуже. Смелый и бесшабашный ребенок будет с годами все больше и больше рисковать и бросать все более дерзкие вызовы судьбе, но может стать и более осторожным, если испугается полученных травм. Наше социальное окружение и наша реакция на него учат нас, как быть, и от того, подходит ли нам окружающий нас мир или он конфликтует с нами, зависит, как мы определим направление наших действий. В контексте зависимости обучение, происходящее до наступления подросткового периода, либо уменьшает, либо усиливает ощущаемую нами эмоциональную боль и ощущение единения или изоляции. Чем больше дискомфорта, дистресса, травм и боли мы чувствуем – неважно, от чрезмерной реакции на заурядный чувственный опыт, или, наоборот, от ее недостаточности, или даже при нормальной реакции, – тем выше риск.
Моя мать надеялась, что риталин позволит мне вырваться из моего напряженного мира. Однако у меня нет осознанных воспоминаний о действии этого лекарства. Отец не одобрял назначение лекарств детям, и мать тоже начала бояться, что риталин притупит мои творческие способности, и мне перестали давать его летом, когда я перестала посещать детский сад. Когда я пошла в школу, то начала лучше справляться с нагрузками и перестала избыточно реагировать на происходящее, и родители не стали снова давать мне лекарство, сочтя, что диагноз оказался ошибочным.
Некоторые могут сказать, будто прием лекарства в раннем детстве, и только он, подготовил и подтолкнул меня к наркотической зависимости, подвергнув мой мозг действию стимулятора, который и сам способен потенциально вызывать болезненное пристрастие. Мне, однако, думается, что характер, из-за которого мне прописали риталин в возрасте, когда детям редко назначают лекарства, сыграл намного большую роль. Согласно многим исследованиям, сам по себе СДВГ почти в три раза повышает вероятность пристрастия к запрещенным препаратам и на 50 процентов повышает риск развития алкоголизма. В индивидуальных случаях эта предрасположенность может быть еще выше.
Удивительно, однако, что в исследованиях не было подтверждено сильное влияние лекарств, назначенных в детстве по поводу СДВГ, на последующее развитие зависимости. То же самое касается и назначения других психоактивных препаратов.
Очень печально, однако, что идея о том, что раннее назначение лекарств при СДВГ поможет предотвратить его негативные последствия, тоже не нашла подтверждения в проведенных исследованиях. Подоплека назначения стимуляторов детям с СДВГ заключается в том, что они помогают повысить академическую успеваемость и облегчают общение с другими детьми. Это должно также снизить риск самолечения запрещенными средствами или алкоголем в надежде, что это поможет справиться с подобными проблемами в подростковом возрасте. К сожалению, эти подходы оказались неэффективными: большинство исследований показывают, что риск остается прежним. Существуют ли какие-то подвиды этого синдрома, при которых лекарства вредят или, наоборот, помогают в этом отношении, остается пока неизвестным.
Исследования характеров, с другой стороны, позволяют утверждать, что они как раз оказывают сильное влияние на риск, как мы увидим в следующей главе. Если детей наблюдают с младенчества до взрослого состояния, то выясняется, что люди, страдающие теми или иными поведенческими или психиатрическими расстройствами, с самого детства отличались от остальных детей, а иногда и с рождения. Примечательно, что эта особость не одинакова у разных людей; на самом деле, иногда они бывают даже противоположными, например отчаянная смелость и повышенная боязливость; неудержимая импульсивность и железная ригидность. Противоположные крайности могут встречаться даже у одного и того же ребенка, как, например, в моем случае. Я могла быть поочередно то углубленной в какое-либо занятие, то до крайности рассеянной.
В самом деле, несмотря на то, что люди с СДВГ больше славятся своей разбросанностью и рассеянностью, еще одним классическим симптомом этого заболевания является умение с головой углубляться в деятельность, которая вызывает интерес. Примечательно, что существует определенное перекрывание между аутизмом и СДВГ: от 30 до 50 процентов больных аутизмом имеют одновременно симптомы СДВГ, а две трети больных СДВГ проявляют некоторые черты аутизма. Приблизительно в двадцати процентах случаев наркотической зависимости одновременно присутствует и СДВГ, что в четыре раза превышает показатель для общей популяции.
