Социальное отчуждение и поражения также оказывают сильное влияние, но, как вы, наверное, уже догадываетесь, в противоположном направлении. Например, крысе, потерпевшей поражение в схватке с доминантным самцом, требуется в два раза меньше времени, чтобы научиться вводить себе кокаин, чем крысе, не испытавшей горечи поражения. Кроме того, после поражения крысы употребляют больше кокаина, чем обычно.
Интересно, что добавление к корму избыточного количества сахара также снижает употребление кокаина. В проведенном в 2007 году исследовании было показано, что 94 процента крыс предпочитают сахарин или сахарозу внутривенному введению кокаина. После этого открытия многие газеты запестрели шапками о том, что, дескать, сахар вызывает еще большую зависимость, чем кокаин, что, как вы понимаете, отнюдь не соответствует сути выводов исследования. Зависимость в невероятной степени зависит от контекста: в некоторых ситуациях крысы действительно предпочитают кокаин еде, в противном случае было бы невозможно повторить те ранние исследования, в которых зависимые от кокаина крысы умирали голодной смертью.
Конечно, политики поспешили демонизировать кокаин, когда были опубликованы данные тех исследований. Эти данные были использованы для того, чтобы показать, будто кокаин мощнее и опаснее таких «естественных» вознаграждений, как еда или секс. Теперь, на фоне эпидемии ожирения, новым врагом стал сахар, и теперь те же политики стали обращать внимание на исследования, в которых изучают отрицательные свойства сахара. Никто и никогда не изучал тавтологию, содержащуюся в таких заявлениях: наркотики вызывают зависимость, потому что активируют области, предназначенные для того, чтобы увлекать нас к еде и сексу, а сахар вызывает зависимость, потому что активирует те же области мозга, что и наркотики. Наркотики работают, не потому что действуют как сахар или секс; секс и сахар вызывают зависимость не потому, что действуют на те же области мозга, что и наркотики. Мозг развивается не для того, чтобы впадать в наркотическую зависимость.
Действительно, мы впадаем в зависимость только в определенных контекстах, каковые и определяют разницу – будет ли человек есть сахар умеренно или начнет им обжираться, будет ли он нюхать кокаин от случая к случаю, или станет законченным кокаинистом. Нет веществ, которые сами по себе вызывали бы зависимость; наркотики вызывают зависимость в контексте окружения, дозировки, режима и прочих личностных, биологических и культурных переменных. Зависимость – это не просто прием наркотика или иного сильнодействующего психоактивного средства. Зависимость – это усвоенное в результате обучения поведение. Зависимость развивается только тогда, когда уязвимые люди переживают предрасполагающий к зависимости чувственный опыт в неудачное время, в неудачном месте и в неудачном окружении. Зависимость – это расстройство обучения, потому что в возникновении зависимости пересекается действие этой комбинации факторов, порождающей деструктивное поведение, которое очень трудно прекратить.
К несчастью, в моем случае хаотичный режим употребления кокаина стал прямым путем к зависимости, и в душе я поняла это за много лет до того, как впервые обратилась за помощью. Это было видно по тому, как изменилось мое отношение к психоделическим средствам. Чем больше кокса я принимала, тем меньше хотелось мне курить марихуану и принимать ЛСД. На первом курсе колледжа я иногда принимала ЛСД, стоя на крыше общежития восточного кампуса. Внизу расстилался город, похожий на детский пружинный бильярд, вечернее небо, окрашенное в оранжевые тона отблесками городских огней. Мир терял смысл: огни фар, несущиеся потоками по улицам, пульсирующие вспышки светофоров, здания разных форм и разной высоты – все это казалось – или было – нагромождением случайностей.
В отличие от школьных посиделок с Эми, я теперь не чувствовала ни восторга, ни удивления, а если и испытывала их, то старалась скрыть, потому что не хотела показаться инфантильной простушкой в глазах моих однокашников из Лиги Плюща. ЛСД теперь не был символом моего приобщения к людям. Ощущения стали пустыми. Эта пустота вызывала у меня чувство вины, так как напоминала о духовных идеях, которые я, сама того не понимая, предала. Я стала все меньше и меньше принимать психоделические субстанции, а потом и вовсе от них отказалась. Однажды старая подруга уговорила меня совершить с ней психоделическое путешествие, и я, поддавшись ее настойчивости, согласилась. Это было худшее путешествие в моей жизни.
Я пришла в сильнейшее возбуждение. Несколько часов я плакала, заблудившись в темных, запутанных галлюцинациях, я онемела от боли. Я видела, что я – наркоманка – и ничто больше. Понимала я и то, что возобновление приема психоделиков заставит меня бросить вызов пристрастию к кокаину. Но такого откровения я не желала; я не хотела видеть, как далеко я отошла от своих идеалов, от стремления к тому, чтобы наркотики стали инструментом духовного роста, а не бегства от действительности. Если бы я приняла это прозрение, то, возможно, это стало бы поворотным пунктом в моей жизни. В самом деле, так как галлюциногены часто порождают такие откровения, многие считают, что их можно использовать для лечения наркотической зависимости, что подтверждается немногочисленными пока исследованиями на эту тему. В отличие от веществ, вызывающих зависимость, психоделические средства не вызывают навязчивого поведения; их прием вызывает утомление, поэтому их не принимают каждый день, а так как они ухудшают плохое настроение, то их употребление редко растет со временем. Если бы я тогда снова переключилась на психоделики, то это не было бы сменой одной зависимости на другую. Но рядом не было никого, кто мог бы подтолкнуть меня к такому выходу. Я не понимала, как наладить социальную жизнь без путей химического бегства от реальности. Так я «завязала» с психоделическими путешествиями.
Нет нужды говорить о том, что я при этом не перестала принимать кокаин. Неудивительно, что чем больше я его употребляла, тем больше я его продавала. Я была не слишком изощренным дилером и в конце концов попала в поле зрения руководства кампуса. Летом 1985 года, когда я оканчивала второй курс, меня вызвали к декану. Получив письмо с приглашением в деканат, я даже не подумала об истинной причине и решила, что речь пойдет об успеваемости. После слушаний, от которых я впала в такую истерику, что мне пришлось обращаться к психиатру, мне сказали, что я исключена из колледжа на один год.
Именно так частные колледжи решают проблемы с наркотиками: они пытаются не привлекать к этому делу полицию и, в идеале, предлагают лечиться. Такой путь предлагают, когда проблема возникает у «одного из нас», и этот подход срабатывает лучше любого наказания. Мне же – я до сих пор не понимаю почему – просто сказали исчезнуть на год, а потом вернуться с тем, чтобы больше не грешить. Несмотря на то что меня, можно сказать, поймали с поличным на торговле наркотиками и несмотря на то что я его ежедневно нюхала, я не смогла смириться с тем, что я – зависимая наркоманка. Удивительно, что психиатр, к которому меня отвели после слушаний, – начальство опасалось, что я могу покончить с собой, – тоже не нашел у меня симптомов наркотической зависимости. Я легко убедила психиатра в том, что настолько боюсь смерти, что мысль о самоубийстве просто не может прийти мне в голову. Он отпустил меня, даже не назначив повторного приема.
