В кухню вошел Жан.
– Эмили, отец спрашивает, не хочешь ли ты посидеть с нами в саду, пока Антон собирается.
– Ну конечно, – и они вышли в сад.
Жак сидел под старым каштаном в том же кресле, в котором принимал гостей. Нельзя было не отметить, как любит он тех, кто пришел, и как они его уважают.
– Присядь, Эмили, – серьезно сказал он. – Мне нужно с тобой поговорить. Жан, и ты тоже останься. – Стало ясно, что разговор предстоит важный. Жан налил всем по бокалу вина и сел бок о бок с Эмили.
– Я решил, что настал момент рассказать вам про ребенка Софи. И когда я скажу вам, кто это, надеюсь, вы поймете, почему я ждал до этого дня. – Жак прокашлялся.
– После того как мы с Констанс отвезли девочку в приют и Констанс уехала в Англию, я еще раз обратился к Эдуарду, умоляя его пересмотреть свое решение. Но он и слушать не хотел и несколько дней спустя уехал в Париж. Меня грызло чувство вины. Я знал, что дитя Софи де ла Мартиньерес, никому не нужное, живет без любви и ласки в нескольких километрах отсюда. – Жак дернул плечом. – Как бы я ни уговаривал себя, что это война наделала бед и что за Викторию я не в ответе, я не мог ее забыть. Понимаете, я ее полюбил… Промучился две недели и решил съездить в приют. Узнать, не удочерил ли кто нашу Викторию. Если да, то на все божья воля, и тогда я не стану ее искать. Но, конечно же, никто ее не удочерил. К тому времени ей было уже больше четырех месяцев. И когда я вошел в детскую, ее глазки зажглись, она узнала меня. Она улыбнулась… Эмили, она мне улыбнулась! – Жак схватился за голову. – Тут уж я понял, что не могу ее так просто взять и оставить.
Не в силах продолжать, Жак замолчал, и сын, пытаясь его поддержать, положил руку ему на плечо.
– Ну вот, – поднял голову Жак. – Я вернулся домой и стал думать, что можно сделать. Я мог бы удочерить ее, но мне казалось, девочке это будет не на пользу. Мужчины в те времена не знали, как ухаживать за маленькими детьми. Ломал голову, кто бы мог взять ее из местных, чтобы, раз уж не могу сам ее воспитать, хоть приглядывать, как она растет. И наконец пришла мне на ум такая женщина – перед войной ее муж нанимался собирать у меня урожай. У нее уже был свой ребенок. Я пошел навестить ее. И узнал, что муж с войны не вернулся, и она о нем ничего не знает. В отчаянном была положении, не на что было жить с ребенком, они голодали, как многие после войны. Но женщина она была добрая, и по ребенку было видно, что мать заботливая. Я спросил, как она смотрит на то, чтобы удочерить девочку. Поначалу, конечно, она наотрез отказалась, потому что и свое дитя кормить не на что, и я знал, что она так скажет. И тогда я предложил ей деньги. Приличную сумму, – Жак покивал. – И она согласилась.
– Папа, но откуда у тебя деньги? Я же знаю, как бедно ты жил после войны!
– Да, так и было… Но… – Жак, помолчав, вдруг вскинул глаза на Эмили, и та поняла, как трудно ему это сказать. – Ваш отец, мадемуазель Эмили… Он, после того как Констанс перебралась в Англию, дал мне кое-что, прежде чем уехать в Париж. Вложил мне в руку, ни слова не обронив. Ну, может, это был его способ повиниться, что не признал он племянницу. В общем, я нашел человека, у которого были связи на черном рынке. Попросил его оценить то, что оставил мне ваш отец. И таким образом раздобыл денег, чтобы заплатить доброй женщине.
– А что именно оставил вам мой отец, Жак? – тихо спросила Эмили.
– Это была книга. Очень старая, с замечательными рисунками. Первый том из двух, и я знал, что ему удалось отыскать и второй тоже! Вы ведь помните, Эмили, я говорил, что этот второй том он прислал из Парижа с Арманом, связным, чтобы дать нам понять, что он на свободе? И что Эдуард подарил этот второй том Констанс, когда она уезжала?
– Да, – ответила Эмили, и по лицу ее промелькнула улыбка. – Я знаю, что это за книга. «История плодовых деревьев Франции».
– Именно так. Это огромная редкость. Мне удалось выручить за нее неплохие деньги. Простите меня, что я сделал это, мадемуазель. Мне не следовало продавать книгу. Это подарок. Но этими деньгами я заплатил за Викторию.
У Эмили глаза наполнились слезами, горло перехватило.
– Поверьте мне, Жак, – еле выговорила она, – нельзя было распорядиться этой книгой лучше, чем вы это сделали!
– Сколько ты за нее выручил? – спросил Жан.
– Десять тысяч франков, – ответил Жак. – По тем дням целое состояние. Многие голодали. Тысячу я отдал этой женщине сразу и пообещал выплачивать по пятьсот франков в год, пока девочке не исполнится шестнадцать. Выплатить все сразу было бы неразумно. Я хотел убедиться, что она на совесть опекает ребенка. Кто родители Виктории, она не знала. Я был в этом твердо уверен. Но она спросила меня, нельзя ли изменить имя, назвать девочку в честь ее матери.
– И, конечно, ты согласился? – кивнул Жан.
– Да. И, благодарение Богу, мой выбор оказался удачным, – вздохнул Жак. – Когда девочке исполнилось пять лет, эта женщина отказалась брать у меня деньги. Ее муж вернулся с войны, жизнь наладилась. Она сказала, что любит дитя, как свое собственное, и ей совестно получать за это деньгами. Я не ошибся в ней. Эмили, ваша двоюродная сестра выросла в любящей и счастливой семье.
– Благодарю вас, Жак, за то, что вы сделали, от всего моего сердца и от всей нашей семьи. Но скажите же, кто она? Как ее имя?
– Ее зовут… – Жак осекся, с усилием сглотнул и начал снова: – Ее звали Марго.
Глава 35
Все трое умолкли, вникая в то, что сказал сейчас Жак.
– Теперь вы понимаете, Эмили, – после паузы произнес он, – почему я так сомневался, говорить ли вам обо всем? Сделай я это, жизнь Марго перевернулась бы вверх тормашками. Пятнадцать лет она проработала в шато экономкой. После смерти вашего отца старая экономка, вы ее помните, ушла на покой. Мать Марго к тому времени стала моим другом, и я рекомендовал Марго вашей матери, мадам Валери.
– Я теперь очень хорошо тебя понимаю, папа, – тихо сказал Жан. – Каково было бы Марго узнать, что она прислуживала де ла Мартиньересам, когда, по сути, она одна из них?
– Вот именно. Но теперь, когда Марго покинула нас, а Антон, как вернувшийся домой голубь, приземлился на наш порог, и между вами двумя возникла привязанность, – Жак сделал жест в сторону Эмили, – самое время все прояснить. Мальчик, который сейчас пакует вещи, чтобы поселиться под вашим кровом, мадемуазель Эмили, – ваш кровный родственник, ваш двоюродный племянник.
Эмили молча слушала, как Жан, вдумчивый, как всегда, выспрашивает о дальнейших подробностях. Теперь она поняла… поняла, почему все в Антоне было так ей знакомо… они делят одну кровь, кровь де ла Мартиньересов. В тот день, когда она увидела, как Антон сидит на полу и читает в библиотеке, с его тонкими чертами лица и темными волосами, недаром у нее дрожь по телу прошла. Удивительно, но он пошел не в свою бабку, а в двоюродного деда, Эдуарда.
– Мадемуазель Эмили, – продолжал Жак, – я подумал: отныне решать предстоит вам. Сообщать ли Антону? Многие бы сказали, что значения это теперь не имеет, что знание только усложнит ему жизнь. Однако Антон Дюваль – еще один росток рода де ла Мартиньерес.
