– Милая Эмили, одной из твоих проблем всегда был недостаток уверенность в себе. В общем, если ты не против обдумать эту идею, скажу, что я крайне заинтересован, чтобы мы достигли соглашения. Но ты, наверное, голодна? Пойдем в дом поедим, а потом у нас как раз хватит времени дослушать рассказ отца.
Жак, по мнению Эмили, выглядел гораздо лучше, чем в прошлый раз.
– Это весенний воздух согрел мои старые кости, – коротко хохотнул он за свежим морским лещом, поданным на ужин. – Ну как, ты готова, Эмили? – спросил он, когда они перешли в гостиную. – Только предупреждаю, история непростая.
– Я готова.
– Если я помню правильно, остановились мы на том, что Констанс и Софи прибыли в шато, а Эдуард улетел в Англию…
Рай
Розовый, как спелый персик, рассвет,
Бьется в берег голубая волна.
Дуновения весны след,
Роза рос и ароматов полна.
Красота, куда ни кинь взор.
Ликование для всех чувств…
…Страх ночной в мрачнейшей из нор
Омертвелый дол темен и пуст.
Взвоет дико мистраль за окном.
Пальцы стынут и стонет земля.
Красота, взмахнув, словно птица, крылом,
Улетела к лесам и полям.
Нежный, затянувшийся поцелуй,
Ноша тяжела и легка.
Я запомню кожей, как наяву
Обнимала меня твоя рука.
В черном мраке брезжит свет чистоты.
Ты ведь знаешь, рай для меня – где ты.
Софи де ла Мартиньерес
Апрель 1944
Глава 27
Гассен, юг Франции
1944
– Кто-то идет! – тревожно прошептал Жак. – Где Софи?
– В подвале, спит, – насторожилась Констанс.
– Пойди предупреди ее, – велел Жак, не отрываясь от дверного глазка. – Нет, погоди! Это Арман. – И, с облегчением переведя дух, отворил дверь.
Арман, прислонив свой велосипед к стене, вошел. Целый месяц проведя в обществе только Жака и Софи, Конни была необыкновенно рада увидеть его веселое, выразительное лицо.
Мужчины коротко, но крепко, как принято у французов, обнялись, и по проходу из винодельни Жак провел гостя в дом.
– Присаживайся, дружище, и расскажи нам все новости. Мы тут изголодались в неведении. Констанс, будь добра, сделай нам кофе.
Та неохотно кивнула, боясь пропустить хоть словечко. Ее нынешнее положение сиделки и няньки при Софи – Софи, которая весь последний месяц отказывалась вставать с постели, выходить во внутренний дворик, чтобы подышать свежим воздухом, и есть тоже отказывалась, хотя Конни не уставала ее увещевать, – с каждым днем тяготило ее все больше.
Торопливо поставив три чашки на поднос и наполнив их дымящимся кофе, она понесла поднос в гостиную.
– Спасибо, мадам Констанс, и счастливого вам Нового года! – Арман взял свою чашку и сделал глоток, от удовольствия прикрыв глаза.
– И давайте помолимся, чтобы сорок четвертый год ознаменовался освобождением нашей страны, полным и окончательным, – горячо проговорил Жак.
– Правильно ты все сказал, – кивнул Арман и достал из рюкзака сверток. – Вот это передали для мадемуазель Софи, но я думаю, она не станет возражать, если вы откроете его сами, мадам. Там добрые вести.
Конни сняла обертку, увидела поблекший зеленый переплет, название книги – и улыбнулась:
– Это второй том «Истории французских плодовых деревьев»! – Она подняла на Жака сияющие глаза. – Книга из парижской библиотеки Эдуарда. Он мне когда-то с гордостью ее показывал. Полагаю, это означает, что он в безопасности?
– Да, мадам. Эдуард ушел от опасности, – кивнул Арман. – И помогает нам даже оттуда, где он скрывается. Мадемуазель Софи наверняка повеселеет, когда узнает, что брат ее жив и здоров. И кто знает? Он может вернуться скорее, чем мы можем предположить, – и не делает этого сейчас только потому, что боится поставить вас под удар.
– Вам известно, как ему удалось бежать? Он был едва жив, когда мы расстались! – Конни прижимала книгу к груди.
– Подробностей я не знаю, мадам, но вот девушка, британский агент, которая спасла ему жизнь, говорят, попалась немцам в лапы, и они расстреляли ее. В паршивые времена мы живем, мадам, – но хотя бы Геро ушел от расправы.
– А Сара? Что-то известно о Саре?
– К сожалению, нет. Ничего, – Арман помрачнел. – Она просто исчезла… и таких много. А мадемуазель Софи, как она?
Жак и Конни переглянулись.
– В общем, неплохо, – пробурчал Жак. – Но тоскует по брату и рвется на свободу. Но что поделаешь, когда война на дворе?
– Скажите, пусть не теряет надежды. Совсем недолго осталось терпеть. Скоро все кончится, и тогда не только она, мы все выйдем на свет божий. Вот-вот высадятся союзники, – и мы все делаем, чтобы этот день наступил скорей, – Арман, глядя на Конни, так сердечно ей улыбнулся, что она оживилась. – Что ж, мне пора.
Они смотрели, как он уезжает, с благодарностью, что он привнес ноту надежды в их монотонную и уединенную жизнь. Бедняжка Софи страдает, что заперта в подземной тюрьме, но и они с Жаком вели такое же замкнутое существование, вызванное необходимостью ее уберечь.
– Как она сегодня? – спросил Жак.
– По-прежнему, – ответила Конни, собирая на поднос чашки. – Похоже, совсем пала духом.
– Может, новость, что брат жив, ее приободрит?
– Пойду спущусь, расскажу ей.
Жак, не говоря ни слова, кивнул. Конни вернулась в кухню, взяла в кладовой фляжку молока, положила ее в полотняную сумку, в которой носила в подвал припасы, как почтальон, перекинула сумку через грудь.
– Попробуй выманить ее подышать, – вслед ей посоветовал Жак.
– Попробую.
Конни привычно забралась в дубовую бочку, вынула доски дна, зажгла масляную лампу и, пригнувшись, пошла по туннелю. Этот ход, ужаснувший ее, когда она преодолевала его в первый раз, теперь совсем ее не пугал. Открыв дверь в подвал, в слабом свете, сочившемся из окошка под потолком, она увидела, что Софи лежит, повернувшись к стене, и спит. Подходило время обеда.
– Софи, – осторожно потрясла ее Конни, – просыпайся, у меня хорошие вести.
Та повернулась на спину, потянулась. Просторная ночная рубашка из белого батиста не могла больше скрыть, как округлился ее живот.
– Какие еще вести?
– Связной только что принес чудесную новость! Твой брат жив и здоров!
Софи села.
– И едет сюда? Едет забрать меня отсюда?
– Возможно, – слукавила Конни. – Но разве не славно знать, что он в безопасности? Он прислал нам книгу о фруктовых деревьях. Помнишь, я тебе читала из нее в Париже, а ты рисовала?
