Не стоит слишком подробно останавливаться здесь на том, были ли идентичны Приап и Дионис; в поэтических произведениях Приапа изображали спутником Диониса, так что Мосх говорит даже о нескольких Приапах. Он был близким родственником Гермафродита, с которым у него действительно было много сходного: например, в скульптуре он часто изображался поднимающим одежду, выставляя напоказ свой неимоверно развитый орган; зачастую его грудь напоминала женскую, так что на многих скульптурах трудно было сразу определить, изображен ли здесь Приап или Гермафродит; они также изображались вместе.
Поскольку считалось, что Приап олицетворяет принцип воспроизводства и природных начал, его также отождествляли с теми богами, которых древние относили к богам жизни вообще. Полагали, что сексуальный посыл и основа жизни – одно и то же. Таким образом, Приапа отождествляли с богом солнца Гелиосом или с Космосом; на дакийской посвятительной табличке Приап выступал универсальным божеством Пантеем, а скульптурное изображение мужского органа в момент высшего напряжения сил имело подпись – «спаситель мира». Грекам также были известны итифаллические божества; так, например, Фанес (с эпитетом Протогон, перворожденный) было одним из многочисленных имен первоначальной идеи творения в мистицизме поздних орфиков. Говорили о том, что Фанес вышел из серебряного яйца, созданного Кроносом в эфире, и был двуполым; возможно, мы удивимся, обнаружив, что результаты развития современного естествознания за тысячу лет до него предвосхитила греческая мифология. Другие рассказы о Фанесе – некоторые из них весьма запутанные и сложные – мы здесь опустили, однако стоит отметить, что Фанеса также идентифицировали с Приапом, а иногда с Адонисом, прекрасным возлюбленным Афродиты, которого иногда также считали двуполым.
Фанесами также назывались двенадцать кентавров Геликона, поименованных Нонном, некоторых из них – а именно Спаргея (похотливый), Кепея (садовник, как Приап) и Орфаона (стоящий) – эти наименования позволяют отнести к итифаллическим персонажам. С этим согласуется замечание Павсания о том, что культ Приапа зародился на горе Геликон.
«Трифалет» (мужчина с тремя детородными органами) – так называлась утраченная комедия Аристофана, в которой, очевидно, подвергалась насмешкам сексуальная жизнь Алкивиада. Варрон также называет одного из своих сатиров Трифаллом; он отвечал за мужественность. Так же, в соответствии с Гелием, называлась одна из комедий Нэвия. Тихоном звался итифаллический дух, который входил в окружение Афродиты и которому, в соответствии со Страбоном, особенно поклонялись в Афинах, а по сообщению Диодора Сицилийского, также и в Египте, как Приапу.
Добрыми чертами характера обладал Пан, горный дух, защитник стад и символ мирной природы, которого Киллена родила Гермесу в лесистых горах Аркадии. Обладая необычной внешностью, с козлиными копытами, двумя рогами и длинной бородой, он прежде всего считался покровителем коз, которых можно было видеть на горных склонах по всей Греции. В его компании нимфы пляшут, поют, скачут, когда они не вступают с ним в любовные отношения, потому что Пан постоянно влюблен. Звуки и голоса, которые можно слышать в горах, эхо скалистых гор Аркадии способствовали рождению прелестной истории о любви Пана к нимфе Эхо, которая предпочла прекрасного Нарцисса и совсем иссохла от любовного томления, пока не растворилась в воздухе, оставив после себя только свой голос (эхо). Нарцисс, однажды увидев свое отражение в ручье, тотчас безумно влюбился в собственную неотразимую красоту и, наконец, совсем истомившись, засох вовсе – трогательный символ весеннего цветка, который, отразившись в ручье, умирает после короткого цветения. Сходные бесхитростные истории рассказывают греческие поэты о нимфе Сиринкс, о персонификации пастушьей свирели, о Питиде, превратившейся в сосну, ветками которой Пан любит украшать голову.
Наиболее важной чертой характера Пана является его постоянное сладострастие. Как пишет Лонг, ни одной нимфе не удалось его избежать, однако и ему не всегда сопутствует удача в любовных похождениях. Овидий рассказывает о нем историю, которую он описывает с большим юмором: «А почему этот Фавн особливо не любит одежды, / Это тебе объяснит древний забавный рассказ. / В юности как-то герой тиринфский шел с госпожою; / Фавн их увидел вдвоем, глядя с высокой горы, / И, разгоревшись, сказал: «Убирайтесь вы, горные нимфы, / Мне не до вас, а ее пламенно я полюблю». / Шла меонийка, власы благовонные с плеч распустивши, / И украшал ее грудь яркий убор золотой; / Зонтик ее золотой защищал от палящего солнца, / Зонтик, который держал мощный Амфитрионит. / К Вакховой роще она подошла, к виноградникам Тмола, /
А уж на темном коне Геспер росистый скакал. / Входит царица в пещеру со сводом из туфа и пемзы, / Где у порога журчал весело свежий родник, / И, пока слуги еду и вино готовили к пиру, / В платье свое наряжать стала Алкида она. / Туникой тонкою он, в гетульский окрашенной пурпур, / Был облачен и надел пояс царицы своей. / Не по его животу был пояс, а туника жала; / Все разымал он узлы толстыми мышцами рук. / Он и браслеты сломал, они были ему слишком узки, / И под ступнями его тонкая обувь рвалась. / Ей же дубина его достается и львиная шкура, / Ей достается колчан, легкими стрелами полн. / Так и пируют они, а после того засыпают / Порознь, но ложа свои рядышком стелют себе, / Чтобы достойно почтить создателя лоз виноградных / В праздник и чистыми быть при наступлении дня. / Полночь настала. На что не пойдет неуемная похоть? / В сумраке крадучись, Фавн к влажной пещере пришел / И, лишь увидел, что спит опьяненная спутников свита, / Он понадеялся тут, что господа тоже спят. / Входит, туда и сюда пробираясь, дерзкий любовник, / И осторожной рукой щупает, что впереди. / Вот подошел наконец он к желанным покровам постели / И обнадежил его первый сначала успех. / Но лишь дотронулся он до желтой щетинистой львиной / Шкуры, как, обомлев, руку отдернул назад. / Страхом объятый, шарахнулся прочь, как путник, увидев, / Что наступил на змею, ногу отдернуть спешит. / После же щупает он покрывало соседнего ложа / Мягкие, это его и завлекает в обман. / Сходит на эту постель, расправляет на ней свое тело / И напрягает, как рог, страстную жилу свою. / Вот задирает и тунику он с лежащего тела, / Но оказались под ней ноги в густых волосах. / Дальше полез он, но тут герой тиринфский ударом / Сбросил его, он упал с ложа высокого вниз, / Грохот раздался, рабы всполошились, царица-лидянка / Требует света и все факелом освещено. / Фавн вопит, тяжело свалившись с высокого ложа, / Еле он тело свое поднял с холодной земли. / Расхохотался Алкид, увидя, как он растянулся, / Расхохоталась и та, ради которой он шел. / Платьем обманутый бог невзлюбил обманного платья, / Вот и зовет он теперь к празднеству голый народ»
[68].
Этим кратким обзором эротики в древнегреческих мифах о богах ни в коем случае на исчерпывается поднятая нами тема. Из соображений экономии места мы не можем бесконечно увеличивать эту главу, поэтому вынуждены опускать одни мифы и кратко останавливаться на других. Мы отобрали лишь мифы, касающиеся богов, опуская мифы о героях, а без них наш рассказ многое теряет. Можно утешиться тем, однако, что в каждом греческом мифе эротика составляет или центр, или фон содержания. Поэтому мы отобрали лишь главнейшие из них, иначе наше исследование превратилось бы в учебник по мифологии. Мы также полагаем, что о большинстве мифов читатель имеет представление, поэтому мы выделяем наименее известные или очень характерные. И наконец, все мифы, связанные с педерастией, будут рассмотрены в отдельной главе.
