Полифем, известный каждому читателю «Одиссеи» как отвратительный циклоп, в музыкальной комедии «Филоксена» – очень популярной во времена Феокрита – превратился в изобретательного тоскующего любовника. Он влюблен в прекрасную нереиду Галатею, но не встречает ответного чувства с ее стороны, что легко объяснимо.
Феокрит дважды обращается к образу изнемогающего от любовного томления гиганта. В одиннадцатой идиллии мы читаем о его сетовании по поводу неудачного ухаживания, с помощью которого он надеется склонить на свою сторону стыдливую нереиду. Наконец он утешается тем, что есть много других девушек, еще более красивых, которые пригласят его «провести с ним ночь».
В подобном состоянии предстает перед нами Киклоп в шестой идиллии. Любовное томление делает из него шута. Это маленькая сценка между пастухами Дафнисом и Дамойтом. Сначала Дафнис поет Киклопу свою песнь, рассказывая о его любви к Галатее, которую та будто даже не замечает. Затем настает черед Дамойта, который от имени Киклопа притворяется, что Галатея ему безразлична и это он, наоборот, равнодушен к ее ухаживаниям, тем самым возбуждая в ней страсть. Смесь бахвальства, грубости и любовного томления делает их песни очень комичными.
Десятая идиллия представляет собой диалог между двумя жнецами. Первый рассказывает о том, как страсть закралась в его сердце, и поет песнь во славу своей возлюбленной. Второй отвечает сентиментальной старинной песней и смеется над бессмысленностью любви, которая лишь отвлекает от работы, лучше уж позаботиться о том, чтобы «надсмотрщик-жадюга лучше варил чечевицу».
В четырнадцатой идиллии молодой человек жалуется на свою подружку, которая предпочла ему другого, так что ему ничего не остается, как отправиться бродить по белу свету или завербоваться в солдаты. Друг советует ему поступить наемником в войско Птолемея.
Двадцать седьмая идиллия, так называемый «Оаристис», принадлежность которой Феокриту некоторые филологи оспаривают, описывает соблазнение девушки пастухом Дафнисом после торжественного обещания жениться на ней.
Надо сказать, что излюбленным сравнением греков было уподобление женской груди двум яблокам. Когда девушка, как бы негодуя, оскорблена тем, что Дафнис положил руки ей на грудь, тот ей отвечает, что желал бы «отведать вкус твоих тяжелых яблок в первый раз», становясь все более настойчивым. Идиллия, которая, кажется, не самая лучшая в буколической поэзии, заканчивается следующими словами: «Так, наслаждаясь они своим телом, цветущим и юным, / Между собою шептались. И, краткое ложе покинув, / Встала, и к козам она, чтоб пасти их, опять возвратилась; / Стыд затаился в глазах, но полно было радостью сердце. / К стаду и он возвратился, поднявшись с счастливого ложа»
[76].
Мосх из Сиракуз жил во II в. до н. э. и, кроме длинной поэмы «Европа» (165 строк), оставил несколько поэтических безделок. Содержание поэмы «Европа» составляет хорошо известная история любви Зевса к Европе, дочери финикийского царя Агенора, совращение ее Зевсом, который подошел к девушке, собиравшей на лугу у моря с подругами цветы, представ перед ней в образе прекрасного быка. Погладив его, Европа забралась ему на спину, а бык, со всех ног бросившись к морю, вплавь доставил несчастную на остров Крит. Здесь Зевс предстал перед ней в своем обычном виде, и они отпраздновали торжественную свадьбу. Первое стихотворение сборника – очаровательная история о том, как сбежал из дому сын Афродиты Эрос, и она обещает тому, кто его найдет, поцелуй: «Эроса-сына однажды звала и искала Киприда: «Эроса кто б ни увидел, что он по дорогам блуждает, – мой это, знайте, беглец. Кто мне скажет, получит в награду он поцелуй от Киприды; а коль самого мне доставит, то не один поцелуй, а быть может, и что-нибудь больше»
[77].
Список греческих буколических поэтов завершает Бион из Флоссы близ Смирны, живший в конце II в. до н. э. Мы уже упоминали его плач на смерть Адониса (с. 98). Эпиталама Ахилла и Диадамеи, которую ошибочно ему приписывают, дошла до нас, к несчастью, лишь во фрагменте из 31,5 строк. В нем говорится о том, как заботливая мать поместила юного Ахилла на воспитание к царю Ликомеду на остров Скирос, чтобы избежать жестокостей и опасностей предстоявшей войны с Троей. Там, одетый в женское платье, он воспитывался вместе с остальными дочерьми царя. Естественная природа молодого человека взяла верх:
«С самой зари и до ночи сидел он вблизи Диадамеи: / То целовал он ей руку, а то помогал ей нередко, / Цепь на станке поднимал, хвалил ее тонкую пряжу. / Есть не хотел он ни с кем из подруг; он все время старался, / Как бы с ней сон разделить. И промолвил ей слово такое: / «Глянь-ка ты, девушки все сообща засыпают друг с другом, / Я ж в одиночестве сплю, и, красавица, ты одинока. / Мы же ровесницы обе, и обе с тобой мы прекрасны. / Обе на ложах своих мы одни. Ненавистные ночи / Тянутся долго и злобно меня от тебя отлучают. / Я от тебя далеко…»
[78] На этом месте этот полный эротизма отрывок обрывается.
То обстоятельство, что из других источников мы знаем дальнейшее содержание сюжета – что вскоре Ахилл добивается своего и Диадамея родит Неоптолема, а самого Ахилла обнаруживает хитроумный Одиссей и замечательный герой становится участником войны против Трои, – не может восполнить утрату самого текста.
Восемнадцать мелких стихотворений Биона, которые до нас дошли, представляют собой сентиментальные безделицы. Он, например, пересказывает сон, в котором ему явилась Афродита за руку с Эротом и просила наставить его в искусстве буколической поэзии. После этого учитель пережил величайшую из мук; но его ученик не проявлял никакого интереса к наставнику, предпочитая распевать песни и рассказывать о любовных похождениях богов и людей. В другом месте Бион обращается с прочувствованной просьбой к вечерней звезде Гесперу, «золотому свету прекрасной пеннорожденной богини», и молит его пролить свет над ним и возлюбленной, когда он останется с ней в ночи. Или другой пустячок: мальчик хочет поймать птицу и видит сидящего на ветвях дерева Эрота. Он никогда не видел такой птицы и показывает ее старцу, который очень его любит. Однако тот предостерегает его такими словами: «Эту охоту ты брось, не гоняйся за птицею этой, / Лучше ее избегай. Это страшная птица. Ты будешь / Счастлив, пока не поймал ты ее. Но как станешь мужчиной, / Он, кто, тебя избегая, порхает, тогда своей волей / Сам же к тебе прилетит и на голову сядет внезапно»
[79].
В 1891 г. в Египте были найдены папирусы с текстом Герода, о котором известно очень мало из случайных цитат других авторов. Вероятно, он родился на острове Кос и жил в середине III в. до н. э. Его стихи называются мимиямбами, то есть это мимы, небольшие одноактовые бытовые сценки, написанные ямбическим «хромающим» триметром, описывающие повседневную жизнь весьма правдиво. Сохранилось семь сцен: «Сваха», или «Сводня», «Сводник», «Учитель», «Жертвоприношение Асклепию», «Ревнивица», «Башмачник» и «Сон». В них мы встречаем истории о коварной свахе, о бессовестном поведении содержателя борделя, речь, произнесенную перед судом острова Кос, рассказ об учителе, который незаслуженно наказывает розгами ученика по настоянию его матери, о женщинах, приносящих жертвы в храм Асклепия, о ревнивой женщине, которая наказывает мужчин в зависимости от своих капризов, и, наконец, о двух подругах, которые делятся друг с другом сведениями о так называемых олисбах (искусственных пенисах), сценка заканчивается посещением обувной мастерской Кердона, который изготавливает эти самые приспособления. О свахе мы уже вели разговор, а шестая сцена – об олисбах – будет рассмотрена нами позже.
