Диоген Лаэрций рассказывает, что Сократ (Ксен. Мем., ii, 28), будучи мальчиком, был любимцем своего учителя Архелая, что подтверждает и Порфирий (там же, 201), который пишет, что семнадцатилетним юношей Сократ все еще не прекращал интимных отношений с Архелаем, поскольку в то время он был очень чувственной натурой, впоследствии эта чувственность сменилась работой интеллекта.
Ксенофонт, например, заставляет Сократа говорить: «Пожалуй, и я мог бы оказать тебе содействие в охоте за совершенными людьми по своей склонности к любви: когда я почувствую влечение к кому-нибудь, я страшно, всем существом стремлюсь к тому, чтобы те, по ком я тоскую, тоже тосковали по мне, чтобы тем, с кем мне хочется быть в общении, тоже хотели общения со мной»
[148].
В «Пире» Платона Сократ говорит: «Я открыто признаю, что не понимаю ничего, кроме любовных отношений», и «я утверждаю, что искусен в делах любви», что согласуется с некоторыми местами «Пира» Ксенофонта, например: «Я не могу припомнить времени, когда я не был бы безумно влюблен в кого-нибудь» или когда Сократ описывает впечатление, которое на него произвела красота
Автолика: «Как огонь в ночи привлекает к себе все взоры, так и красота Автолика сразу притягивает мужские взоры и никого не оставляет равнодушным».
Когда Критобул сел рядом с ним, на него это произвело такое впечатление: «Это было плохо. Мне пришлось тереть свое плечо пять дней подряд, как если бы меня укусила фаланга, и до самого нутра меня пронзило это чувство».
Разве эти слова мог произнести человек, не подверженный чувственной любви? И из диалогов Платона «Алкивиад» и «Пир» видно, что красота Алкивиада производила на Сократа неизгладимое впечатление.
Конечно, есть несколько отрывков, в которых Сократ не только уважительно отзывается о любви к мальчикам, но и предостерегает юношей от такой любви. Вот один диалог Сократа, приведенный Ксенофонтом, в котором Сократ не советует целовать красивого юношу: «А красавцы при поцелуе разве не выпускают чего-то? Ты не думаешь этого только оттого, что не видишь. Разве ты не знаешь, что тот зверь, которого называют молодым красавцем, тем страшнее фаланг, что фаланги прикосновением выпускают что-то, а красавец даже без прикосновения, если только на него смотришь, даже издалека, впускает что-то такое, что сводит человека с ума? (Может быть, и Эрот потому называется стрелком, что красавец даже издали наносит раны?) Нет, советую тебе, Ксенофонт, когда увидишь такого красавца, бежать без оглядки. А тебе, Критобул, советую на год уехать отсюда: может быть, за это время, хоть и с трудом, ты выздоровеешь»
[149]. Подобного рода свидетельства можно встретить в собрании Кифера.
С другой стороны, античная Греция не была готова легко поверить, будто педофилия Сократа была лишь интеллектуального рода; и насколько мы понимаем, люди, жившие в это или близкое к нему время, были в более выгодном положении для того, чтобы судить гораздо вернее, чем можем судить мы, обладающие лишь обрывочными знаниями. В комедии Аристофана «Облака», где Сократ всячески осмеивается, разумеется, нет ни слова, из которого можно было бы заключить, что учитель был привержен чувственной стороне педофилии.
Подводя итог: Сократ, будучи эллином, всегда открыто и с пониманием смотрел на красоту мальчиков и юношей; интимные отношения с эфебами также были ему не чужды; однако сам он насколько возможно воздерживался от практического выражения своих страстей. Он даже готов был отрицать чувственные отношения, поскольку его несравненное искусство наставлять молодые души и вести их к наибольшему совершенству являлось вполне удовлетворительной компенсацией. Эту способность к воздержанию он также старался навязать другим в качестве идеала; требовать достижения этого идеала от всех было бы неразумно и никак не согласуется с мудростью «мудрейшего из греков».
12. Местные детали
Начнем с Крита, поскольку именно здесь, по свидетельству Тимея, греки стали впервые вступать в интимные отношения с мальчиками, но надо помнить, что в соответствии с неоспоримым свидетельством Аристотеля любви к мальчикам на Крите не только не препятствовали, но она поддерживалась государством с целью предотвратить перенаселение. Насколько здесь была распространена любовь к мальчикам, которая, стала государственной практикой, можно судить по тому, что критяне приписывали похищение Ганимеда – которое, по единодушному мнению, было совершено Зевсом – своему древнему царю Миносу, как можно было прочитать в «Истории Крита» Ахемена. Независимо от того, был ли это Зевс или Минос, на Крите и в других греческих городах, несомненно, долгое время существовала такая практика
[150]. Похищение на Крите было описано наиболее полно Эфором из Ким (Страбон, x, 483; также Плутарх. О воспит., ii, Ф; Платон. Законы, viii, 836), который написал «Историю Греции» с древнейших времен и до 340 г. до н. э.
«За три или четыре дня erastes (любовник) объявляет своим друзьям о предстоящем похищении. Прятать мальчика или запретить ему выходить на условленную улицу было величайшим позором, потому что в этом случае это означало бы, что мальчик не заслуживает такого любовника. Если они встретились и любовник равен ему по социальному положению и влечение мальчика также налицо, то по общепринятому обычаю они изображают, будто преследуют любовника, а в действительности отпускают его своей дорогой. Но если любовник ему не ровня, тогда они силой отбирают мальчика у любовника. Однако они преследуют его лишь пока любовник не введет мальчика в свой дом. При этом тот, кого выбрали за красоту, считался менее достойным, чем тот, кого предпочли за отвагу и скромность. После этого новый друг предлагает мальчику подарки и ведет его туда, куда ему хочется. Свидетели похищения сопровождают их; затем наступает черед торжественной трапезы, после чего они возвращаются в город. Через два месяца мальчика отпускают с богатыми подарками. Обычными в таком случае подарками были военное снаряжение, бык и кубок, кроме других дорогих подарков, в расходах на которые принимали участие друзья. Мальчик приносил в дар Зевсу быка и угощал друзей мясом священной жертвы. Но если мальчик из хорошей семьи не находил любовника, это считалось бесчестьем, поскольку причиной тому мог быть его характер. Мальчик, которого умыкали, пользовался особым уважением. Он получал лучшие места на танцевальных конкурсах и конных ристалищах, ему позволялось носить одежды, которые ему дарил любовник, это выделяло его среди прочих, и не только это, но когда такие мальчики становились взрослыми, они носили специальную одежду, по которой каждый, кто становился kleinos, немедленно узнавался; любимец назывался kleinos (прославленный, известный), а любовник – filetor».
Обычай похищения мальчиков с древнейших времен также существовал в Коринфе, о чем оставил рассказ Плутарх: «Сыном Мелисса был Актеон, самый красивый и скромный из своих ровесников, поэтому многие его домогались, но более всех Архий, чье происхождение восходило к Гераклидам, его семья была богатой и знатной в Коринфе. Поскольку мальчика не удалось уговорить, он задумал умыкнуть его силой. Однажды он появился во главе отряда друзей и рабов перед домом мальчика и пытался его украсть. Однако отец с его друзьями оказали сопротивление, им помогли и соседи, и во время драки мальчик был смертельно ранен и умер. Тогда отец поднял на руки мертвое тело сына, принес его на рыночную площадь и показал коринфянам, прося их наказать виновников смерти своего сына. Горожане ему сочувствовали, но ничего не предприняли. Несчастный отец взобрался на гору и бросился вниз, но прежде обратился к богам с просьбой отомстить за сына. Вскоре после этого государство постигли неурожай и голод. Оракул возвестил, что это следствие гнева Посейдона, который не успокоится, пока не будет наказан виновник смерти Актеона. Когда Архий, который был среди посланных за ответом оракула, услышал эти слова, он не вернулся в Коринф, но отплыл на Сицилию и основал город Сиракузы. Здесь, имея уже двух дочерей, Ортигию и Сиракузу, он был убит своим возлюбленным Телефом».
