Перечитав еще раз шифровку, Колли внес в нее последнее дополнение — поручить Консулу выяснить подробно существо противоречий в руководстве 53-го НИИ — и поставил подпись. После чего он вызвал шифровальщика и распорядился немедленно отправить указание лично на имя Саймона. Расписавшись в приеме документа, шифровальщик тихой тенью покинул кабинет. Колли, проводив его опустошенным взглядом, сложил папки с материалами докладов из московской, киевской и минской резидентур в сейф, прошел к креслу и присел. Накопившаяся за последние недели усталость дала о себе знать, он закрыл глаза и откинулся на спинку.
Порыв ветра распахнул окно, и вечерние тени суматошно заплясали на лице Колли и стенах кабинета, которые являлись свидетелями триумфов и горьких поражений американской разведки в непримиримой схватке с советским КГБ, а затем российской ФСБ и могли рассказать о них многое.
В теперь уже далеком 1961 году в шпионские сети британской разведки, позже американского ЦРУ, сама приплыла крупная рыба — полковник ГРУ Олег Пеньковский. Он стал одним из первых советских «изменников на месте», кто инициативно предложил свои услуги противнику — иностранной спецслужбе. Его сведения о переброске советских баллистических ракет с ядерными боеголовками на Кубу стали поистине бесценными для американской разведки. Они и данные аэрофотосъемки ракетных батарей, спрятанных в тропической сельве, позволили президенту Кеннеди поставить на место зарвавшегося советского вождя Хрущева. Не менее ценой оказалась информация Пеньковского о планах развертывания в СССР стратегических ядерных сил. Пользуясь доверием маршала Москаленко, он сумел добыть данные о местах строительства будущих боевых стартовых позиций ракет и командных пунктов на Урале, Украине и в Белоруссии. Их перенос обошелся Советам в сотни миллионов долларов.
Век этого суперагента оказался недолгим, а погубила его досадная мелочь. 30 декабря 1961 года советская контрразведка, сидевшая на хвосте у разведчицы Анны Чизхолм, засекла ее вход в дом в Малом Сухаревском переулке. В КГБ задались вопросом: что могла потерять элегантная английская леди в загаженном подъезде, и принялись искать ответ. Спустя две недели, 19 января 1962 года в 13.00, неугомонная британская разведчица прошмыгнула в подъезд дома 4 в Арбатском переулке. Вслед за ней вошел не первой свежести красавец. Тот самый, что засветился перед наружкой в Малом Сухаревском переулке. На этот раз ему не удалось оторваться от разведчиков наружного наблюдения, дальнейшее — установка личности и последующая оперативная разработка шпиона — для контрразведчиков не составило труда. 22 октября 1962 года сотрудники КГБ арестовали Пеньковского.
Воистину «драгоценным брильянтом в короне американской разведки», как когда-то выразился директор ЦРУ, являлся генерал-майор ГРУ Дмитрий Полков. За двадцать пять лет сотрудничества он выдал 150 агентов и раскрыл принадлежность к советской военной и внешней разведке свыше 1300 кадровых работников. Но не многолетний опыт службы в ГРУ, не чрезвычайные меры безопасности ЦРУ не уберегли Полякова от провала. Ему так и не удалось «засиять в короне» американской разведки. Окончательную «огранку» этого шпионского «камня» провели контрразведчики КГБ.
И здесь не обошлось без предательства. Русский суперкрот Олдридж Эймс, ведущий сотрудник ЦРУ на русском направлении, на поверку оказался агентом КГБ — СВР. Он выдал не только Полякова, но и десятки других, с таким трудом завербованных советских и российских агентов. Одни из них закончили свою жизнь на эшафоте, другие — провели в тюрьмах Мордовии. А многие операции, которыми гордились в ЦРУ, в действительности оказались ловкой мистификацией русской контрразведки. Это было одно из самых тяжелых поражений американской разведки в схватке с КГБ-ФСБ.
Другим, не менее ценным, чем Поляков, «брильянтом» для ЦРУ мог стать другой агент — сотрудник МИДа Александр Огородник. Ему удавалось «таскать» секретные документы со стола самого Андрея Громыко, министра иностранных дел СССР. Но не сверхосторожность Огородника, не самые современные средства связи с резидентурой в Москве не спасли его от разоблачения. Советская контрразведка непостижимым образом сумела выйти на него и арестовать. В отличие от Пеньковского и Полякова, закончивших жизнь в крематории, Огородник предпочел добровольную смерть — отравился ядом, спрятанным в колпачке авторучки.
За ними следовал ряд агентов экземпляром помельче. Бывший офицер ГРУ Владимир Резун (Суворов), за короткий срок сотрудничества не успевший как следует подгадить советской военной разведке, позже с лихвой компенсировал этот пробел. Бойким пером, из-под которого фонтанировал яд антикоммунизма, он на страницах опусов «Аквариум» и «Ледокол» не оставил камня на камне от советских идолов — Ленина, Сталина и Брежнева, ГРУ и КГБ, чем в немалой степени способствовал крушению, казавшейся незыблемой твердыней, советской империи.
От Резуна не отставал и бывший заместитель резидента КГБ в Лондоне Олег Гордиевский. Чудом избежав ареста, он в последний момент сумел ускользнуть от наружки КГБ — запрыгнул в багажник дипломатической машины британского посольства в Москве. Позже, в Лондоне, спрятавшись под крылышко британской разведки СИС, он вместе с Кристофером Эндрю, живописал сверхсекретного монстра — КГБ в книге «КГБ. История внешнеполитических операций от Ленина до Горбачева».
Бывшим полковникам Васильеву и Баранову, подполковнику Сметанину, майору Филатову, старшему лейтенанту Иванову повезло меньше, чем Резуну и Гордиевскому. В камерах Лефортовской тюрьмы им было не до литературных лавров. Впереди их ждал… кого — смертный приговор, а кого — долгие годы заключения в дремучих мордовских и пермских лесах с неизменной подругой зека — пилой «Дружба».
Развал СССР и крушение всесильного КГБ породили эйфорию в ЦРУ. Московская резидентура чувствовала себя как дома не только на конспиративных квартирах, но и в коридорах Белого дома — правительства России и в прихожей Кремля. Продолжалось это недолго. Российская контрразведка, которую президент Борис Ельцин и его окружение держали в черном теле, с приходом к власти Владимира Путина на удивление быстро встала на ноги, и ее удары становились все ощутимее. За последние годы в ее сети угодили не только доморощенные «изменники на месте», но и настоящие профи из Службы внешней разведки и ГРУ — полковники Запорожец, Скрипаль, Старина и Сыпачев.
Провал последнего вызвал у Колли горечь и досаду. С ним он связывал особые надежды — полковник ГРУ представлялся новым Пеньковским. Но им не суждено было сбыться: после вербовки Сыпачев продержался чуть больше месяца. Московская резидентура, как и в случае с Нестерцом, проявила форменное головотяпство. Не утруждая себя конспирацией, первую явку с Сыпачевым она провела 26 февраля 2002 года в здание посольства. Поэтому русской контрразведке не составило большого труда вычислить его. Во время третьего выхода на резидентуру 4 апреля 2002 года при закладке тайника для резидентуры ЦРУ на железнодорожном переходе у станции метро «Студенческая» Сыпачев был взят с поличным группой захвата ФСБ. На этот счет злые языки в Лэнгли злословили: «Колли подвела досадная мелочь: с такой фамилией как Сыпачев — тот был обречен засыпаться».
«Сыпачев! Нестерец!» — при воспоминании об этих провалах болезненная гримаса появилась на лице Колли. Он встрепенулся, поднялся с дивана и нервными шагами принялся мерить кабинет. Все его мысли были сосредоточены на одном — на Вельтове и операции «Терминатор».
