Духовенство обвиняло масонов в ереси, и оно было в этом отношении совершенно право: с точки зрения всех христианских вер масоны являлись сектантами, вводившими новые образы служения Богу. Чтимые христианскими церквами таинства причащения, священства, крещения и христианские обряды погребения они совершали по своим своеобразным обрядникам. Масоны всюду повторяют, что не в букве дело, а в духе. Они могли считаться просто христианами, вне какой-либо церкви, на самом деле создавая как бы новое вероисповедание. Но духовенство обвиняло масонов в совершенном неверии, в полном безбожии. И здесь оно сильно заблуждалось. Во всех масонских сочинениях, в их речах, в обрядниках — всюду выражается требование от поступающего в ложу веры в Бога и бессмертие души, всюду поставляется в условие каждому принимаемому стремление к добру. Как нужно верить, как представлять себе это высшее начало — было безразлично. В протоколе ложи Умирающего Сфинкса в 27 день XI месяца 1820 г.
[112] встречается любопытная запись о некоем ищущем Агапьеве; оказалось, что этот Агапьев, представленный для приема в братство, сомневался в истине воплощения Спасителя и Св. Писания, а вступить в орден желал для того, чтобы узнать, что последует с ним по смерти; при дальнейших вопросах обнаружилось, что «ищущий страдает, не зная, что будет за гробом, беспрестанно в тревогах, и сердце жаждет успокоения, в вочеловечении Спасителя он находит для себя великую нужду уверовать, но разум понять не может, как Божество могло соделаться плотию». Братья пришли в смущение, но так как по уставу принять можно было лишь верующего в бессмертие души и в Бога, то Агапьева поручили руководству одного из братьев», воздержавшись от его немедленного посвящения; при этом великий мастер высказал, что даже язычники верят в воздаяние зла и добра по смерти и что Агапьев мог бы заключить уже по рассудку, что так и будет.
Занятие таинственными науками — например, магией, — соединяется у масонов с исканием путей быть полезными человечеству и провести свою жизнь так, чтобы конец жизни был ближе «к слиянию с Существом Немерцающим». Увлекаясь магией, масоны выставляли ее отличие от чернокнижия. Если они ищут способа повелевать духами, то исключительно, как они выражались, духами чистыми. «Белая магия не есть опыт праздности или химера умомечтательная, — гласило масонское определение, — сия нужда возведет тебя в степень совершенного очищения». Соблюдая наставления белой магии, человеческая душа должна уподобиться ангельской, а воля — возыметь силу повелевать духами чистыми, «на одни дела пользу приносящими». Подобно тому как вступление в масонский орден возбранялось злодеям, занятие белой магией запрещалось имеющим злое сердце и зараженную пороками душу. Если же ты человек добродетельный, то «дух твой хранитель покажет силу произрастаний и действие минералов, вручит тебе ключ к таинствам, единое слово, тобою произнесенное, излечит умирающего, а прикосновение воскресит умершего, но не льстись СИМ и страшись помогать людям злым, дабы чрез силу твою не произвести вреда горшего». Целым рядом физических и духовных испытаний человек, по указанию белой магии, мог действительно достигнуть «экстатического» состояния и галлюцинаций. Масонами, как выше изложено, соблюдался иногда долгий пост; они безусловно воздерживались порою от вина; если к этому прибавить уединение, молчание, пребывание долгое время в одном каком-либо положении без движения, в темноте, повторение подряд одних и тех же молитв, то станет понятным приподнятое настроение даже у человека с крепким здоровьем и нерасшатанными нервами. Многие масоны рассказывали, что достигали сверхнатурального состояния; блаженство и восторг, испытанные ими в это время, по их уверению, невозможно описать словами. Любопытно соединение в русском масоне возвышенных стремлений, глубокой веры в Творца вселенной и бессмертие с постоянным изысканием средств познать не только видимый, но и невидимый мир. Признавая существование высших духов, масоны желали заставить их служить себе и обращались за помощью в достижении этого с молитвами к Богу и к тем же духам. Во второй степени магии испытуемый молился: «Сердце чисто созижди во мне, Боже великий, и душу праву обнови силою твоею; чаю и воскресение мертвых и жизни будущего века».
«Кто атеистом был, — читаем в «Свободнокаменщическом магазине», — запрещен вход в ложу по примеру древности, где воспрещалось посвящение в элевзинские мистерии всем безбожникам, бродягам, смертоубийцам, нечестивцам». Автор-масон доказывает, что в масонстве больше, нежели думают, сходства с мистериями элевзинской Цереры. «Из всех клевет, — восклицает он, — самая недостойная есть та, когда обвиняют масонов, что они научают безбожию и безверию; они призывают Бога, яко великого Строителя мира, и сие выражение благородно и высоко!»
Действительно, масонство должно быть изъято из подозрений в атеизме. Среди масонских клятв немало таких, в которых клянутся именем Бога; бывали клятвы «поклоняться Богу и духом, и истиною»; бывали клятвы о проповеди христианства, об его насаждении, об его защите от неверных; бывали клятвы о распространении православной веры. Почти все ритуалы наполнены молитвами; все обряды испещрены цитатами из Евангелия, почитаемого краеугольным камнем масонства.
ГЛАВА VI
Im Herzen bleib er Friedens Sohn
Und sanfter Menschenfreund,
Doch wenn ihn ruft der Krieges Thon,
Schlag er des Landes Feind.
Das Herz gestahlt von sicherm Muth,
Steh er in der Gefahr,
Und denk, das Fried, nicht Bruderbluth
Des Krieges Endzweck war.
Из немецкой масонской песни
В войне масоны усматривали то безобразное явление, которое в корне противоречит основному масонскому правилу о всемирном братстве. Они допускали войну только в том случае, когда она оставалась единственным средством для достижения мира. Война была излишнею в понятии масонов, как людей, не признававших узконациональных идей и не разделявших взгляда, что одно государство может явиться непримиримым врагом другого. Масонские мечты врезались в толщу всемирного государства, всечеловеческого братства:
Нам кровава честь нелестна:
мы по нужде таковы,
неповинно обагренны
кровию подобных нам!
— пелось в масонской песне. Бранная слава не может облагородить злодея, одна военная доблесть — не добродетель, — вот взгляд масонов. Любовь к военным подвигам недостойна похвалы: мир, а не кровь брата должен быть целью войны. Военные доспехи не почитаются масонами и не могут искупить гражданские пороки: тот, кто слезы лить заставляет неповинных, не может быть оправдан ничем. «Панцирь, шлем, меч щит его не оправдает, сей знак убийц-людей и зверство выражает»; «чье сердце благородно, тот только благороден», — говорили масоны.
Таков был взгляд масонов на войну в теории. Находясь в царстве мечей и копий, они старались «силой власти, данной убеждению над душами человеков», внушить желание всеобщего и постоянного мира; «мир, конечно, владычествовать будет на земле от времени до времени, — читаем в масонском рассуждении «О нынешнем времени», — но вообще нельзя ожидать истинного спокойствия до тех пор, пока мечи и копья не будут переделаны в серпы и сошники, пока большая часть людей с искренностью и раскаяньем не возвратится к вечному и священному источнику жизни и света», т. е. к любви. Даже один из масонов весьма непрогрессивных взглядов, Поздеев, считавший дарование воли крестьянам преждевременным по их умственному неразвитию, высказывает свое мнение о войне не без некоторой иронии: «Что надлежит до военных состояний, коих настоящее ремесло воевать или приготовляться к войне, то они служат, разумеется, великое их число, и самому государю, и им самим во искушение, ибо захотят всегда свою теорию приводить в практику, а практика их — искусно бить и грабить только по приказу, а коли без приказу — преступление, а по приказу Китай взять и Индостан — весьма славные дела».
