Ногами вперед носилки с осужденным засунули в печь. Его отчаянный крик, в котором уже не было ничего человеческого, прервал зловещий лязг захлопнутой дверцы. Все было кончено.
На самом деле, конечно, это только казалось. Кроме лязга дверцы, при желании можно было расслышать и шум, с которым поддон центра печи, на котором ничего не горело, свалился вниз, в подвал, где с блеском исполнившего свою роль артиста облили холодной водой и сейчас отвязывали от носилок. То, что дело обстоит именно так и ничего нештатного не случилось, мне подтвердила загоревшаяся на пульте управления генератором лампа.
Матильда не упала в обморок — она в нем стояла, полностью отрешившись от внешних раздражителей. Я с гордостью почувствовал себя прямо какой-то натуральной помесью Бондарчука и Стивена Кинга.
Достав из кармана склянку с нашатырным спиртом, я смочил в нем носовой платок и поднес его к носу девушки, успев самокритично подумать, что мне еще есть куда расти в нелегком искусстве режиссуры. В частности, платок можно было взять и почище.
Матильда вроде пришла в себя, попыталась что-то сказать, но только икнула. Я подхватил ее под локоть и, буквально вытащив на улицу, сгрузил на сиденье припаркованного рядом с входом в котельную автомобиля. Минуты через три девушка оклемалась настолько, чтобы заплетающимся языком попытаться спросить:
— Ввв… ваше велиии… чество… что это б-было?
— Это был предатель, и его приговор привели в исполнение. В случае предательства никакие смягчающие обстоятельства во внимание не принимаются, результат может быть только таким и никаким иным. Бежать бесполезно. Этот попробовал, поймали аж в Стокгольме, поэтому его, если ты обратила внимание, запихивали в топку медленно. Если бы не бегал, отмучился бы быстрее. Надеюсь, ты понимаешь, зачем тебе продемонстрировали такое не самое приятное зрелище? Мне бы не хотелось смотреть, как столь симпатичную девушку, как ты, живьем засовывают в печь, и слушать истошный предсмертный визг. Но в случае необходимости я на это пойду без колебаний, ибо империя превыше всего. Однако тут, как и почти везде, есть другая сторона медали. Я не прощаю предателей, но не наказываю за непреднамеренные ошибки и никогда не бросаю своих. Пока ты мне верна, можешь быть уверена — если тебе понадобится помощь, то я сделаю все, что в моих силах, дабы ее своевременно оказать.
— Верна — это как? — кокетливо осведомилась наконец-то пришедшая в себя Матильда.
— Именно так, как ты это прекрасно понимаешь, Маля. Ты же умная девочка. И, значит, соберись с силами, мобилизуй всю свою обаятельность и что там у тебя есть еще — твой бенефис, на котором ты познакомишься с Сергеем Михайловичем, будет сразу после Рождества.
Отвезя Матильду назад к жене, я вернулся в котельную, чтобы побеседовать с исполнителем главной роли в только что сыгранной постановке. Выглядел он нормально, только обгорели брови и левая рука была слегка обожжена затлевшей веревкой.
— Намочить их надо было, — вздохнул я. — Но не сообразили.
— А, ваше величество, да чего мне с такой малости будет, — махнул рукой казак.
Я достал три «катеньки» и вручил их парню.
— Двести — как договаривались, а еще сотня — за великолепный артистизм. От твоего вопля у меня аж волосы дыбом встали, честно говорю.
— Премного благодарен, ваше величество! Я всегда готовый, ежели что. А позвольте спросить — когда меня в следующий раз сжигать будут?
— Понравилось, что ли?
— Так ведь дело-то нетрудное, а у меня в родной станице урожай хоть и был, но совсем малый. Вот, значит, чтобы родичи да соседи не голодали, я им и хочу денег послать. Мне-то здесь они ни к чему, разве что выпить иногда за ваше здоровье, так я по младости лет почти не употребляю.
— М-да… слово «аванс» тебе знакомо?
— Так точно, государь.
— Ну так вот тебе еще две «кати», это будет аванс за следующее сожжение. Когда оно понадобится, я не пока не знаю, а деньги твоим односельчанам нужны уже сейчас.
Глава 13
Будь я по натуре беспросветным оптимистом, то, наверное, решил бы, что за первые полтора года царствования мне удалось добиться выдающихся успехов, главный из которых — я до сих пор не только жив, но и продолжаю восседать на престоле. Однако, имея в характере еще и черты пессимиста, я мог возразить себе, что за всю историю Российской империи всего двое ухитрились показать худшие результаты — это Петр Третий и малолетний Иван Антонович. То есть никаких оснований для гордости нет, ибо я император уже целых полтора года, а на самом деле ничего еще толком не сделано. Наконец, здоровый пофигизм подсказывал мне — да и хрен с ним, со всем этим! Нашел чем заморачиваться, пойди лучше с дочкой поиграй или в шахматы с Ритой, коли совсем уж заняться нечем. И как назвать человека, объединяющего в себе все три вышеперечисленных типа характера? Наверное, оптипофигиссемистом.
На этом утренний сеанс мозгоблудия — ну то есть чего-то вроде зарядки для мозгов — был закончен. Я отодвинул в сторону пустую чашку из-под кофе и задумался уже над более или менее серьезной проблемой.
В этой жизни я слышал, а в прошлой читал о том, что примерно к середине девятнадцатого века Российская империя попала в замкнутый круг, из которого так и не смогла выбраться до самой своей кончины. Выглядело это так.
Промышленность не могла развиваться из-за того, что население было слишком бедным для покупки даже самого необходимого. То есть ему было банально нечем платить, а это означало недостаток оборотного капитала для предприятий и, как следствие, их деградацию. А откуда тогда взяться богатому-то населению при полумертвой промышленности?
Однако в конце двадцатых — начале тридцатых годов двадцатого века ситуация стала еще хуже. Население как было нищим, так и им оставалось, но промышленность уже давно прошла полумертвую стадию и пребывала в состоянии клинической смерти. И Сталин смог всего за десять лет поднять страну до такого уровня, что она не просто выдержала, а победно завершила войну чуть ли не со всей Европой, лежащей под Гитлером. Как это ему удалось? Ответ прост. Если товар нельзя продать внутри страны, его надо продавать вне ее. Не берут по политическим соображениям? Значит, цены надо уронить до такого уровня, чтобы у капиталистов в предвкушении грядущей прибыли из голов вылетела вся политика. Правда, это требует сохранения достаточно низкого жизненного уровня населения. Так без индустриализации он все равно таким навсегда и останется! А с ней в конце концов поднимется.
Можно сказать, что впереди просматривались два универсальных пути и один чисто европейский. Первый — каким-то чудесным образом сделать население богатым, тогда промышленность разовьется сама собой. Вариант «отнять и поделить» лучше не рассматривать — многие пробовали, и ни у кого не получилось ничего хорошего.
Второй путь — сохраняя низкий жизненный уровень населения, создать условия для его перетекания из сельского хозяйства в промышленность. Тогда из-за чрезвычайно малых расходов на оплату труда цены на продукцию можно будет сильно опустить, что сделает ее вполне конкурентоспособной даже при весьма умеренном качестве.
