Глава 24
Летом девяносто третьего года в Россию вернулся Евгений Колбасьев, бывший вице-директор Русско-американской геолого-технической компании. Понятно, что на следующее же утро он был приглашен на аудиенцию, причем, естественно, она происходила в верхнем кабинете.
Поначалу он хотел было представить подробный отчет о делах компании, но я его перебил:
— Евгений Викторович, ваши письма были достаточно подробными, и я их все читал. Вы сейчас собираетесь донести до меня что-то важное, в те письма не вошедшее, или?..
— Или, Александр Александрович, — улыбнулся Колбасьев. — Так вроде принято — раз вернулся из дальних краев, то первым делом идет отчет начальству.
— Так я же и не спорю, но зачем мне еще один отчет про компанию? Лучше расскажите, что такое интересное вы в той Америке изобрели.
— А показать сначала можно?
— Оно у вас что, в портфеле? Так доставайте, я уже достаточно заинтригован.
Колбасьев вытащил на свет божий нечто небольшое, завернутое в тряпочку, развернул ее и положил на мой стол то, что я узнал практически с первого взгляда. Лампу-триод! Причем правильной, то есть коаксиальной, конструкции. Нитка накала, совмещенного с катодом, вдоль лампы, поверх нее спиралька сетки, и вторым слоем — трубочка анода.
Я рассматривал лампу довольно внимательно, потому как в прошлом году сам озаботился этой проблемой. Правда, мои лампы были существенно больше, но это не мешало им работать, прямо скажем, отвратно. Интересно, а у Евгения что получилось? Но прямо так спрашивать, пожалуй, рановато. Сначала надо якобы узнать, что это вообще такое.
— По-моему, государь, вы уже догадались, — пожал плечами Колбасьев. — Это лампа по образцу вакуумного диода, лет пятнадцать назад запатентованного Эдисоном, но с управляющей спиралью. Я решил, что такую лампу логично будет назвать триодом. Принцип его работы вам рассказать?
— Да в общем не надо, я сам пытался что-то такое сделать. Какая у вас получилась крутизна характеристики?
— Простите?
— Ну, на сколько изменяется анодный ток при изменении напряжения на сет… то есть на спиральке, на один вольт?
— На два миллиампера.
— Хм, у меня на три с половиной. А срок службы какой?
— Часов десять — двенадцать.
Кажется, мое удивленное «ох и ни фига же себе» Колбасьев понял несколько превратно, потому как начал оправдываться — мол, это же пробные экземпляры, их конструкцию еще надо доводить до ума, и вообще…
— Евгений Викторович, не волнуйтесь, пожалуйста. Я так удивился потому, что из трех моих изделий только одно проработало полтора часа, а два других сдохли раньше.
— Если позволите, я могу предположить, почему. Этот параметр, который вы назвали крутизной, а я — усилительным коэффициентом, он ведь сильно зависит от температуры накаливаемой проволоки. Но если ее нагреть сильнее какого-то порога, то вакуум в лампе начинает быстро портиться. Кстати, вам какого значения удалось достичь?
— Порядка половины миллиметра ртутного столба.
— И это тоже сказалось, у меня было меньше одной сотой.
— Чем же вы мерили и, главное, чем откачивали?
— Откачивал ртутным насосом Вестингауза, я его привез с собой. Ну, а с манометрами, действительно, пришлось самому повозиться. Но, боюсь, серьезно увеличить срок службы подобных приборов не удастся — даже если мы полностью откачаем воздух из колбы, вакуум все равно деградирует из-за испарения накаливаемой нити.
Я в который раз попытался напрячь память, но, раз уж это в первые разы не получилось, то и сейчас тоже. А ведь вроде помнил же когда-то, чем покрывали в двадцатом веке внутреннюю поверхность баллонов ламп! Сейчас же мог сказать только то, что это покрытие называется геттером и, кажется, в его состав входят магний, барий и цирконий. Но все вместе или по отдельности — этого я вспомнить не мог. Курс электровакуумной техники в институте был непрофильным, а в качестве радиолюбителя я использовал лампы, но сам их, естественно, не делал. Ничего, теперь есть кому этим заняться!
— Ну, Евгений Викторович, на десерт расскажите, насколько повысилась чувствительность приемника после замены кристаллического детектора на вашу лампу.
— На две лампы, Александр Александрович, включенные каскадом. Как минимум на порядок! Связь с Номом из Сан — Франциско стала почти регулярной. Правда, я еще и антенны слегка доработал. На очереди — реализовать двухполупериодное выпрямление, тогда станет еще лучше.
— Замечательно! Насколько я понял, вы не против продолжить исследования по данной тематике?
— Разумеется, ваше величество.
В общем, Колбасьев покинул мой кабинет надворным советником, что соответствовало армейскому подполковнику или флотскому капитану второго ранга, да к тому же директором института связи при моем комитете. Правда, этот институт ему еще предстояло создать, но я был уверен, что Евгений справится, причем сравнительно быстро. Герца ему в замы по науке, а Попова… даже не знаю. Он с момента первого сеанса связи возился с каким-то устройством на металлическом порошке, пытаясь заменить капризный кристаллический детектор. Ладно, пусть становится завлабом и продолжает исследования. Может, в конце концов и выйдет что-нибудь дельное.
Уходя, Колбасьев не забыл поздравить меня с недавним рождением второй дочери. Я поблагодарил, причем искренне. С одной стороны, дочь — это не наследник, но этот пункт ныне уже не столь актуален. Мишка, по-моему, даже немного перестарался показывать всем, каким экстремистом он вырос, и теперь, к примеру, великий князь Михаил Николаевич считает, что даже я на троне все-таки лучше, чем если там окажется мой младший брат. И, с другой стороны, дочь хороша тем, что никакой гемофилии у нее в принципе быть не может, а этот вопрос меня все-таки беспокоил. Мне, кажется, удалось скрыть свое беспокойство от жены, но самому от него никуда не деться. Так что и всю ее следующую беременность придется чувствовать себя как на иголках — а вдруг, не приведи господь…
После вторых родов Рита восстановилась даже быстрее, чем после первых, и на ее фигуре (кстати, без всяких оговорок отличной) они никак не сказались. Правда, произошел небольшой такой, вполне терпимый сдвиг в психике. Он вбила себе в голову, что я могу переутомиться, и поэтому мне необходимо отдохнуть. Например, в Крыму. Или еще где-нибудь , но только не в Беловежской Пуще, потому что там зубры, они с рогами и могут затоптать, если на них охотиться. Поэтому мне лучше все-таки съездить в Крым.
— Нам, — уточнил я.
— Милый, ну куда же мне сейчас ехать-то, Свете всего два месяца! Нет, в ближайший год я из Гатчины никуда, так что езжай пока один.
— А в Черном море водятся акулы, — попытался отбрехаться я.
— Знаю. Они называются катраны, и отдельные экземпляры могут достигать метра в длину, но большинстве своем примерно сантиметров по шестьдесят. Кусаются только в том случае, если их схватить за хвост, но это очень непросто, они пугливые. В общем, не волнуйся, не съедят тебя эти морские хищницы.
