Однако если какой-то объект нельзя или очень трудно разрушить извне, можно попытаться изменить его изнутри, чтобы община со временем эволюционировала во что-то, напоминающее колхоз. Там у каждого крестьянина есть своя земля, которую никто не отнимает при переделах — это приусадебный участок. И есть общая, на которой он в режиме батрака работает за палочки трудодней. Вот на этой самой общей уже можно будет использовать и более прогрессивные агрономические приемы, и технику, а то ведь на личных участках не то что трактор — плуг многим не по карману! Сохой землю ковыряют и собираются так делать вечно.
Разумеется, далеко не все из вышеперечисленного я помнил из прошлой жизни. Просто уже потихоньку начала работать программа наблюдателей на местах. Мне же и в голову не приходило пытаться одновременно ввести ее по всей России! Серьезные новшества следует вводить постепенно. И одним из первых наблюдателями обзавелся Бежецкий уезд Тверской губернии. А что вы хотите — у меня же там аэродром, и я должен знать, что вокруг него происходит. Тем более что аэродром, в отличие от того, что в Залесье, настоящий, то есть на нем базируются настоящие самолеты. Их там уже целых две штуки, а летом девяносто четвертого года станет шесть. Это машины, в тридцатых годах двадцатого века известные как У-2, а в сорок четвертом году переименованные в ПО‑2. У меня они пока идут под первым названием, то есть «учебный двухместный». Учебный-то он учебный, однако из него при необходимости получится неплохой бомбардировщик. Истребитель — вряд ли, некого пока истреблять из-за отсутствия авиации у всех вероятных противников. Впрочем, дельтапланы скоро появятся, а с ними, пожалуй, «У-2» справится без проблем. Вот только песню «мы выпьем раз, мы выпьем два за наши славные У-два» я сочинять не буду — ни к чему поощрять пьянство в авиации. Лучше нанять какого-нибудь поэта, свести его с композитором, материально простимулировать, и пусть пишут со всех сторон правильные песни. Так, где мой блокнот? Это задача для Рогачева, он знаком со всей питерской богемой.
Ну, а возвращаясь к земельному вопросу… на самом деле не все так уж мрачно. Дело в том, что демократия — это палка о двух концах. Она так устроена, что управление ей вполне может перехватить тот, у кого больше денег (а для деревенских масштабов много и не надо), кто лучше организован и более решителен. То есть надо не только писать проекты законов о расширении возможностей выхода из общины, но и готовить летучие отряды, которые будут последовательно посещать деревню за деревней. Связавшись с местными наблюдателями, командир отряда прикинет план и начнет действовать. И вскоре задешево перекупленные шестерки переломают все кости своему бывшему хозяину. Потом бойцы отряда кого-то из них по-быстрому лишат здоровья, а оставшихся спровадят на каторгу за нарушения общественного порядка, после чего воспрянувший духом и, главное, материально простимулированный электорат на общем сходе проголосует именно так, как надо. И на землях, ранее принадлежащих мироеду, начнет помаленьку расцветать его императорского величества колхоз имени какого-нибудь святого. Или просто страстотерпца, а то ведь, небось, святых-то на всех не напасешься. И вот уже этому колхозу можно будет передать земли, которые гнусный иноверец и космополит Поляков подлым обманом выцыганил у исконно русского, а потому несколько наивного дворянства. Кстати, именно в Бежецком уезде два кандидата на отъем земли уже есть, об этом в канцелярии позаботились сразу после принятия решения о строительстве там аэродрома.
Вот только эту часть реформы поручать Столыпину никак нельзя, тут нужен человек с несколько иным складом характера. И не из землевладельцев, чтобы в нем некстати классовая солидарность не пробудилась.
Глава 30
Жизнь, к сожалению, не всегда похожа на зебру. Да, после светлой полосы обычно следует темная, но что после нее снова пойдет светлая — это, увы, не факт, я про это уже говорил. Иногда наступает полоса беспросветно черная. И в августе девяносто четвертого года убедился, что такие случаи не единичны.
Сначала, как это и положено, полоса была светлой — дядя Володя надолго свалил в Париж, а отец Сандро, великий князь Михаил Николаевич, там вообще давно сидел и возвращаться в Россию в ближайшее время не планировал, то есть путаться под моими ногами в Питере они перестали.
Дальше — больше. Достройка якобы моей личной яхты, а на самом деле броненосного крейсера «Штандарт», была закончена, и начались сдаточные испытания. Поначалу они шли без каких-либо неожиданностей, но потом понемногу пошло.
Через неделю начался подозрительный стук в одной из машин, сделанных на Путиловском заводе. То, что в нем виноват вкладыш шатуна, удалось понять далеко не сразу. Потом пошли неприятности с котлами, хоть они были и импортные, аж из самого Парижа. Чтоб я еще что-нибудь у этого Никлосса заказывал? Да ни в жизнь.
Пришлось спешно вызывать Шухова, и с его помощью удалось как-то минимизировать постоянно появляющиеся утечки пара. Но Владимир Григорьевич сказал мне, что по-хорошему котлы надо бы менять на что — либо не столь прогрессивное, ибо горбатого могила исправит.
Титов спал с лица, он дневал и ночевал на «Штандарте», и, только-только все вроде начало налаживаться, как одним далеко не прекрасным утром у меня зазвонил телефон.
— Алик, что случилось? — обеспокоенно спросила Рита — мы с ней в это время завтракали. Да уж, догадаться, что новость не из хороших, по моему лицу было нетрудно.
— Титов умер, — буркнул я, отворачиваясь.
— Дядя Петя? — ахнула жена. — Да как же так, он ведь такой большой, сильный, здоровый…
— Вот так — вечером лег спать, а утром не проснулся. Наверное, сердце. Извини, дорогая, мне нужно позвонить в несколько мест.
— Конечно, Алик, я понимаю…
Рита отодвинула тарелку с недоеденной овсянкой. Похоже, у нее, как и у меня, аппетит пропал полностью. Титова она знала хорошо и очень уважала.
Первым делом я позвонил Столыпину и озадачил его организацией похорон, предупредив, что сам на них обязательно буду.
— Да, и еще свяжитесь с министерством двора — «Штандарт» ведь по их ведомству проходит? — и передайте, что его надлежит переименовать в «Петр Титов». Если кто вздумает возражать или даже просто решит выразить свое неудовольствие — немедленно доложить мне. Вылетят уроды из министерства впереди собственного визга, можете их заранее об этом предупредить.
Следующий звонок был Ширинкину, про организацию охраны на похоронах. Потом Черевину, про то же самое.
— Алик, я тоже приду попрощаться с дядей Петей, — сочла нужным уточнить жена.
— Согласен.
Затем последовал звонок Макарову. Его в кабинете на Опытовой станции не оказалось, но секретарь там был, и я велел передать, что жду Степана Осиповича в Гатчине. Следовало обсудить, кто теперь будет достраивать ледокол, полгода назад заложенный на Адмиралтейской верфи.
Вообще-то с ним теперь явно начнутся трудности, мрачно подумал я. Идеологами такого совершенно нового типа корабля были Менделеев и Макаров. Но, к сожалению, каждый по-своему представлял себе его особенности, из-за чего уважаемый академик и не менее уважаемый адмирал уже вплотную приблизились к тому, чтобы вдрызг разругаться. Пока за постройкой ледокола надзирал дядя Петя, это было еще терпимо, потому что он слушал обоих одинаково внимательно, но делал все по-своему. Однако теперь может получиться так, что корабль к моменту спуска на воду будет представлять собой гибрид ужа с ежом, а Менделеев с Макаровым к тому же времени от вежливой ругани дойдут до таскания друг друга за бороды.
