Матросы, или кем они там были на самом деле, со стонами и кряхтением поднимались на ноги. Двое, не успевших поучаствовать в этой короткой схватке, подняли Большакова под мышки и поволокли из каюты в коридор.
– И к ногам привяжите ему чего-нибудь! – зло крикнул вслед уходившим помощникам Ложичко. – Следов не должно остаться.
Пока его тащили, пока он ощущал ногами, как его перетаскивали через комингсы, Большаков висел расслабленно на руках своих палачей, как труп. И только на корме, где его бросили на палубу, он стал изображать конвульсии. Что-то тяжелое подтащили к его ногам, обхватили в районе щиколоток проволокой и вручную закрутили ее. Конвульсии были нужны спецназовцу, чтобы не дать связать себе ноги плотно, стянуть их сильно. Чем больше свободы у его рук и ног, тем легче освободиться. А освободиться Большаков надеялся. Он привык бороться до конца. Пластиковые вязки их кабельных стяжек на его запястьях за спиной тоже были натянуты неплотно. Он сумел напрячь руки во время их захвата так, чтобы кисти рук не затекли и были готовы к работе.
Его проволокли по палубе к кормовому трапу, потом приподняли, положив животом на леера ограждения. Потом кто-то с усилием поднял тяжелый груз на его ногах, и Большаков почувствовал, что летит. Еще миг, и он ударился о воду. Метра три, успел прикинуть спецназовец. Сейчас под винты бы не попасть. Но яхта застопорила ход и шла по инерции. Вода приняла его гулом и огромным количеством пузырей. Водяным потоком от винтов тело отбросило назад, а потом тяжкий груз потянул его на дно. Что-то очень тяжелое ему привязали. Погружался Большаков быстро, продолжая считать. Сейчас главное, не думать о недостатке воздуха, о том, что скоро захочется дышать. О чем угодно, но только не об этом. Рефлексы заставят паниковать намного раньше, чем на самом деле начнет ощущаться недостаток кислорода в организме. А до этого еще можно побороться. Главное, знать, какая тут глубина.
Из всех расчетов, которые Большаков успел сделать в голове за время их с Берзиным пленения, следовало, что судно не разворачивалось, а стояло носом на север, когда их затаскивали с завязанными глазами на борт. И оно шло полным ходом. От моста до выхода из Керченского пролива в Азовское море километров двадцать. Потом судно изменило курс и пошло почти под прямым углом к прежнему курсу. Судя по скорости, они сейчас вышли в район косы Арабатская Стрелка. Там на траверзе Стефановки уже начинается украинская территория. И там небольшие глубины, там пройдет не всякое судно. Эта яхта имеет относительно маленькую осадку… Насколько Большаков помнил карту глубин, у Арабатской Стрелки в основном было метров 10–12…
Груз ударился о дно, и следом Большаков ударился ногами. Но из-под ног не поднялись клубы донного ила, ему даже показалось, что звук был какой-то гулкий. Хотя человеческое ухо не приспособлено к тому, чтобы улавливать звуки под водой. Но все же он понял различие. Удар ногами был во что-то твердое. Скала или… На барабанные перепонки давила вода, глаза с трудом различали что-то темное вокруг. Но спецназовец довольно быстро понял, что угодил на палубу затонувшего судна. Какой-то буксир, судя по небольшим размерам. И вокруг в темной воде угадывались очертания еще пары судов. Наверняка они погибли здесь во время войны.
Эти мысли еще копошились в мозгу Большакова. Он уперся ногами в наклоненную палубу, чтобы груз не съезжал и не увлек его с борта затонувшего корабля еще дальше. Руками он нащупал за спиной металлическое ограждение борта. Все было покрыто водорослями, ракушками. Большакову повезло нащупать край рваного металла, видимо, это результат попадания осколков и взрыва снарядов на судне. Он приложил кисти рук и стал перетирать пластиковые вязки. Над головой светлело, и первые солнечные лучи стали проникать в толщу воды. Исчез корпус яхты на поверхности, уже различались предметы и контуры, вода стала прозрачнее и голубее, исчезло ощущение мертвой холодной могилы..
Большаков всегда любил воду, любил море. Огромные массы воды его никогда не пугали и не давили на психику. С детства о нем говорили, что он в море чувствует себя как рыба в воде. И сейчас, когда солнце наполняло утреннее море, ему стало легче и спокойнее. Он умудрялся не думать о нехватке кислорода, о том, сколько времени он уже под водой. Он был военным моряком и сейчас находился в своей стихии.
Еще миг, и руки оказались свободными. Спецназовец наклонился и стал раскручивать проволоку на ногах. Теперь он видел, что прикручена была какая-то чугунная чушка. Да, корячились ребята, пока тащили и его и этот груз к борту. Он работал, стараясь не делать резких движений и не прилагать больших усилий, чем того требовала работа. Каждое чрезмерное усилие буквально сжирало кислород в его организме. Проволока поддавалась. Еще немного, а в груди уже горело, уже требовался воздух, где-то в самой глубине сознания уже копилась и готова была вырваться наружу паника. Усилием воли Большаков отогнал ее, сосредоточившись только на том, что ему осталось разогнуть еще два витка, всего два витка, и он свободен, и он спасен.
Толкаясь ногами и загребая руками, он стремительно поднимался вверх, к солнцу, к блестящей пленке воды на поверхности, к воздуху. Грудь разрывалась от нехватки воздуха, в мозгу билась только одна мысль… скорее, скорее, скорее. И только долгие тренировки, выносливость организма и воля позволили на последних «каплях» кислорода в крови, на трепещущем затухающем сознании все же дотянуть до поверхности. Большаков с широко раскрытым ртом вынырнул, с хрипом хватая воздух, кашляя. Еще немного времени на восстановление, насыщение крови кислородом… и вот сознание прояснилось. Глаза увидели море до горизонта, далекий берег, солнце. Лицо и волосы ощутили на себе тепло утреннего светила, а в груди бурно стучало сердце. От желания жить, от восторга, что он победил, что смог сделать невозможное.
– Ну, уроды, – отплевываясь, прохрипел Большаков. – Я еще живой!
Он повернулся на спину, лег на воде, раскинув руки и ноги, и лежал так несколько минут, чуть подгребая ладонями и отдыхая. Он был в украинских территориальных водах в нескольких километрах от берега. В ботинках и джинсах много не поплаваешь. Значит, надо их снять и плыть на юг, постепенно приближаясь к берегу. Километров пять придется проплыть. Ничего себе, марафон меня ждет, с веселой злостью подумал спецназовец. Ну, ничего, плавали, и никто еще не умер от таких заплывов. И меня никто ведь в спину не гонит. Плыви себе, отдыхай, наслаждайся солнышком. Мне-то хорошо, а вот каково там Берзину на борту.
Когда ускользающее сознание все же донесло до Берзина, что произошло, он собрался с силами и попытался подняться с пола.
– Остановись, Ложичко! – прохрипел оперативник. – Этот человек не имеет отношения к нашим делам.
– Поздно, Игорь Иванович, – деловито отозвался украинец. – Да и лишний свидетель нам ни к чему. Такие дела на кону, а тут какой-то рыбак. Но сознание к вам возвращается, и это радует. Значит, вы меня знаете. А я все голову ломаю, где мы встречались. Ну, хватит пустословия, давайте конкретику. Что вы знаете о моих людях на мосту.
– Верните этого человека, – снова потребовал Берзин.
