Он встал, спина распрямилась, а голос сам зазвучал громче и
сильнее.
В ночи был шорох, быстрое движение воздуха, затем в двух
шагах мелькнуло темное, оттуда разогнулся человек. Мрак был худ, ребра торчали,
как прутья на остове корзины. Впадины ключиц запали, выглядели провалами.
— Великое... Не...бо, — прорычал он, слова с трудом шли из
горла, что почти стало волчьим. — Ты как... поешь... как поешь!
Таргитай покачал головой, ему хотелось броситься Мраку на
шею, выплакаться, но обида, странная гордость нечто еще, чего не понимал, но
что иногда просыпалось, властно держали на месте. Он пел, хотя знал, что поет
не он, Таргитай, а то, что живет в нем, и оно тоже — Таргитай, но когда он,
этот простой Таргитай, просто живет, когда живет просто, того особого Таргитая
не достать...
Закрыв на короткий миг все звездное небо, мелькнула хищная
крылатая тень. Мрак успел лишь повернуть голову, когда крылатый зверь ударился
о камни, со стоном поднялся. У него ребра торчали еще сильнее, чем у Мрака.
Глаза ввалились вовнутрь черепа, не видать, а голос проскрипел, словно шел из
старого сухого дерева:
— Ты все-таки запел...
Таргитай кивнул с гордостью, вскинул голову выше, ну и
убивай, а песня шла из него, как неудержимо идет великая река к водопаду, где
срывается в бездну широкой грохочущей стеной.
— Ты все-таки запел... — проговорил Олег снова.
Мрак потянул носом, завертелся на месте, будто пытался
поймать собственный хвост. Олег медленно шагнул к Таргитаю. Его раскачивало,
словно уже разучился ходить, руки растопырил, но воздух прогибался, не давая
опоры коротким пальцам, где на этот раз не оказалось перепонок.
От конюшни мелькнула тень. Мрак стоял, уже одетый в чужие
тряпки, но с перевязью за спиной, откуда торчала рукоять секиры. Зло швырнул
под ноги Олегу грязное тряпье:
— Одевайся.
— Оде... одеваться? — переспросил Олег тупо.
Мрак гаркнул:
— До тебя еще не дошло?
— Что...
— Дурак, — сказал Мрак с горечью. — И я дурак. Мы же были в
путах! Они нас околдовали!
Олег проговорил медленно:
— Я не ощутил колдовства. Его просто не было.
Таргитай оборвал песнь на возмущенном вопле:
— Как не было? Вы ж от меня отказались!.. Как в могли? Ты
сам, Олег, говорил, что я сокровище, какого еще поискать надо!..
Мрак потянул из-за плеча секиру. Жилистые руки с такой силой
обхватили рукоять, что устрашенный Таргитай своими глазами увидел, как из под
пальцев закапал сок. По-волчьи грубое лицо перекосила злая гримаса:
— Черт бы их побрал!.. Меня одурачили!.. Меня!.. Бабы!
Олег тряхнул головой:
— Неужто... и меня?
Мрак рыкнул:
— А ты что за прынц?
— Не принц... но... я волхв... меня одурачить трудно.
— Ученого дурака дурачить проще, — прорычал Мрак. Его
трясло, зубы лязгали, и лицо то начинало превращаться в волчью харю, то нехотя
возвращалось в человечью. — Мы уходим, аль как?
Олег проговорил медленно:
— Уходим. Конечно же, уходим... Через дворец?
— А как же еще? — прохрипел Мрак. Он захлебнулся слюной,
закашлялся, добрый Таргитай стукнул по спине. Душа радостно ходила на ушах, он
еще ничего не понял, но Олег совсем не убил, а Мрак уже предлагает здесь все
бросить и уходить...
— Идем, — ответил Олег сумрачно. — Иначе стыдно будет
смотреть в глаза даже козам.
Таргитай раскрыл было рот для вопроса, причем тут козы,
наконец-то можно поговорить, но оба одновременно метнулись к дверям дворца.
Оттуда все еще неслись тихие нежные звуки, над крышами блистали яркие звезды, а
россыпь звездной пыли протянулась от края неба до другого края.
— А я? — крикнул Таргитай, но в ответ услышал только грохот,
треск, из пролома блеснул оранжевый свет смоляных факелов, там мелькнули две
страшные фигуры, исчезли, зато треск и грохот нарастали и ширились.
Таргитай стряхнул с себя наваждение, бросился следом. Мрак и
Олег что-то перепутали, собрались же уходить, женщин обижать, вообще-то,
нехорошо, а уж красивых так и вовсе нельзя, боги обидятся, они их творили с
особой любовью...
Пролом зиял, как вход в жерло горящей печи. После ночи свет
факелов казался немыслимо ярким, а когда ворвался в этот свет и нагретый
воздух, пропитанный тяжелыми запахами горящего масла, ароматных деревьев,
пахучих трав и масел, что так обожают женщины, то ноги сами понесли вслед Мраку
и Олегу, которых все равно чуял по крепкому мужскому запаху, особенно густому
после тяжелого трудового дня...
Впереди от лестницы послышался жуткий нечеловеческий крик.
Ему ответил звериный рев. Таргитай, похолодев, все ж не понял, Олегов клич или
Мрака, в нем было столько ярости, злобы, лихости, что помчался со всех ног,
спеша остановить, успокоить.
На ступеньках было странное животное, разрубленное почти
пополам. Ростом с человека, а вместо рук кожистые крылья, на концах крыльев
торчат растопыренные пальцы, страшные, когтистые, хищно скрюченные. Он
перепрыгнул с неловкостью, задев, а выше на площадке лежали сразу три, кровь
подтекала снизу, расплывалась, сбегала по ступенькам. Два животных лежали вверх
мордами, Таргитая передернуло от омерзения.
Морды почти человеческие, уже человеческие, только с
раскрытых в смертельной злобе пастях белеют острые зубы, глаза вытаращенные,
странно лиловые... головы человечьи, шеи человечьи, разве что покрыты короткой
редкой шерстью...
Таргитай гадливо отвел взгляд и перепрыгнул пошире, сапоги
резко пошли вперед, как на льду, он ощутил себя в воздухе, в следующее
мгновение с размаха ударился спиной и затылком о мягкое, взлетели брызги теплой
крови. Он в панике перевернулся, вывалявшись в крови весь, пальцы опустились на
теплую плоть, странно знакомую, он взглянул и отдернул руку с такой быстротой,
что едва не упал лицом в обвисшую, как коровий хвост, грудь этой
полуженщины-полузверя.
Рев Мрака раздавался наверху справа, но едва он сделал шаг в
ту сторону, как ему ответил яростный крик Олега. Оттуда же слышались тяжелые
удары, грохот, тонкий пронзительный визг.
Он бросился направо, лучше уж с Мраком, как из бокового
прохода выбежало трое этих отвратительных женщин. В их руках были острые кривые
мечи, по всему коридору вдоль стен ярко горели светильники, распространяя запах
благовонных масел, и свет блистал и преломлялся в заточенных лезвиях.
Таргитай отступил, оглянулся, но нигде никакого оружия, если
не считать собственных кулаков, красивых статуй и колонн, поддерживающих
кровлю.
