— Стой там, — повторил Таргитай твердо, — я не люблю, когда
кусают и царапают.
Она раскинула руки, настоящие человеческие, очень красивые,
голова ее откинулась, из груди вырвался отчаянный вопль, а в следующий миг она
стремительно метнулась вперед, ловко обогнув меч. Таргитай отступил назад и в
сторону, свободная рука перехватила ее за пышные волосы.
Алконост забилась, пытаясь дотянуться до его лица, на
пальцах были ногти, но узкие и острые, как когти, и они мелькали прямо перед
глазами. Он откидывал голову, сколько мог, ощутил, как шелковые волосы подаются
в его пальцах, она дотягивается, уже царапнула щеку...
Разозлившись, с маху ударил ее рукоятью меча. Она рухнула на
колени, но он удержал, все еще не отпуская волосы.
— Сиди спокойно, — сказал он уже рассерженно, — иначе...
— Раб!.. Грязная тварь!
— Ты нас обманывала, — укорил он. — А это нехорошо.
Она зарычала, бешено рванулась вбок, потом упала, заставив
наклониться и его, а когда отпустил волосы, распласталась на каменных плитах.
Лицо было перекошено, на красивых губах выступила пена:
— Но как ты мог?... Дудка? Но дудка у меня...
— Ах ты, — выдохнул Таргитай. — Где она? Я искал...
Он отступил, оглядывался. Наверху шум стал громче, вспыхнул
красный огонь, а по лестнице вниз покатили медленные волны тяжелого дыма.
Алконост поднялась на колени. Глаза не отрывались от
молодого парня, такого же золотоволосого, глуповатого на вид, но смевшего так
все разрушить.
— Ты ее не получишь, — прошептала она ненавидяще.
— Эх, — сказал он осуждающе, — это ж новую резать, дырки колупать...
Отшатнулся, по ушам хлестнул дикий визг. Вместо
распростертого на полу тела на него метнулось быстрое, хищное, блестящее. Он
дернулся, руку тряхнуло до самого плеча. Был хруст и треск разрываемой живой
плоти, а его руку начало пригибать вниз. Лезвие меча вошло ей между правой и
левой грудью, и красное, как раскаленное, острие высунуло клюв на ладонь между
лопаток.
Она прошептала, ее синие глаза впились в его лицо:
— Проклятый... Как же ты быстр... Но дудка... не понимаю...
волшебная дудка заперта... у меня...
Он опустил ее на мече на пол, а потом, чтобы не оставлять
красивую женщину с мечом в груди, наступил ногой на живот, выдернул красное,
дымящееся от горячей крови лезвие. Из раны ударил бурунчик крови. Алконост
попыталась приподняться, тонкие пальцы безуспешно хватали воздух, царапнули за
сапог.
Он поспешно убрал ногу:
— Э-э, не сорви подошву!
— Я умираю неотмщенной... Умираю...
— Да-да, умираешь, — подтвердил он торопливо.
— Ты... дудка... э-э... дудка...
Ее губы синели, а лицо стало смертельно бледным. В синих
глазах все еще было непонимание, жажда понять, и он торопливо посоветовал
жалким голосом:
— Э-э, ты не отвлекайся, не отвлекайся!
— У нас... — шепнули ее застывающие губы, глаза уже
стекленели, — было выше... чем... волшебство...
В остекленевших глазах застыл немой вопрос, и он объяснил,
чувствуя, что становится похожим на Олега:
— А что дудка?.. Дудка, как дудка. На ней еще и играть
надо...
Последние слова он почти прокричал. Фигурка царицы
съежилась, а ему почему-то хотелось, чтобы она даже в том мире поняла то, что
понятно даже ему, не слишком обремененному мудростью: играл и пел он, при чем
тут дудка? Пробовали же ее девки сопеть в нее!
Под ней расплылась огромная красная лужа, словно лепестки
исполинского мака, а царица выглядела как драгоценный камень в его чашечке. Это
было красиво, он некоторое время вбирал в себя всю картину, смутно чувствуя, но
не умея облечь в мудрые слова некую простую истину, что ворочалась в душе,
часто говорила за него, но облечь в точные слова сумел бы разве что Олег...
Если бы захотел.
В спину прижгло так, что выгнулся колесом, отпрыгнул. Все
вокруг уже стало оранжево-красным. Он чувствовал, как вот-вот вспыхнут сами
хоромы. За проломом был лес, оттуда врывался холодный ночной воздух, бросался в
пламя и взмывал горячим потоком вверх, Таргитай наклонил голову, как бык для
схватки, ринулся, проламываясь сквозь встречный поток сильного ветра, а потом отбежал
от дворца и в бессилии сел на подвернувшийся камень.
На месте дворца был ревущий столб красно-багрового пламени.
Звезды поблекли, столб огня стал страшным, Таргитай вяло удивился, чему там
гореть, это не боярские терема из сухого дерева. Здесь камень на камне, потом
вспомнил их благовония, масла для притираний, масла для умывания и смягчения
кожи, запасы ароматного дерева... Этого хватило бы, чтобы сжечь царство средних
размеров.
Из огня выкатился горящий ком, прокатился, рассыпая искры,
пламя погасло, Мрак, вскочив на ноги, обернулся и потряс окровавленной секирой:
— Теперь будем идти спокойно!
— И спать, — согласился Таргитай.
Мрак оглянулся, от него все еще пахло благовонным маслом,
как от дешевой девки, но кровь текла по плечам, груди, рукам, словно искупался
в кровавом озере, что залечивало его ранки от ожогов, ибо нет лучшего
врачевания, чем кровь врага.
— Теперь можно с чистым сердцем дышать и жить!
— И есть, — подтвердил Таргитай. — А где Олег?
В коричневых глазах Мрака промелькнуло беспокойство. Стена
пламени стала такой плотной, что и таракану не выскочить.
— Озверел, — сказал он с некоторым удивлением. — Ишь,
заело... В другой раз, на него плюют, а он даже не оботрется. Мол, что с них
возьмешь. Говорю: тебя ж оскорбляют, а он хладнокровно так: а я не
оскорбляюсь... А здесь пошел крушить так, что я не поспевал.
— Он обиделся, — предположил Таргитай, — что провели бабы.
— Да нет, бабы всегда нас проводят, не обижаемся... А что
умнее...
Он в тревожной задумчивости смотрел на стену огня. Там уже
трещало, взрывалось, глухо бухало, а языки огня то подпрыгивали до небес, то
опускались.
— Он становится похожим на человека, — проговорил он со злым
удовлетворением. — По-моему, он просто рушит то, чего не понимает. Как все мы.
Как люди.
Над головами промелькнула тень, пахнуло горящей шерстью и
сладким маслом. Птица упала рядом, Олег разогнулся с трудом, спина была
красная, уже вздувались волдыри. Таргитай бросил ему одежду, волхв, перекосив
рожу, с трудом натягивал, двигаясь бережно, осторожно.
— Чего так долго? — спросил Мрак понимающе.
