Олег шумно вздохнул. Счастье так близко, так возможно, ан
нет: то мир надо спасать, то человечество...
Село осталось позади, впереди темнел лес, а сбоку дороги
земля шла холмиками, одинаковыми, на многих росла либо рябина, либо калина, а
где березки и терновники, и Олег сразу видел, кто погиб своей смертью, кто
наглой, кто умер от болезни, кто похоронен рядом с любимым, где закопаны
байстрюки...
Мрак присмотрелся:
— Таргитай, чего над тобой все мухи вьются?
Таргитай неожиданно понял, обиделся:
— Ты сам это самое...
— Да нет, — сказал Мрак, защищаясь, — это я так, забочусь.
Вонь, правда, знакомая, но это может быть не от тебя, ты прав... а от твоих
портков.
— Грубый ты, Мрак. Ты сам зря всю ночь с упыренком... Вон
какой бледный, невыспаный.
— Горе только рака красит. А я не рак.
Таргитай посмотрел задумчиво:
— А знаешь, если смотреть вот отсюда... Нет, лучше отсюда. У
тебя кожа как у рака!
— Что, — сказал Мрак с горделивым удовольствием, — такая
прочная?
— Нет, серая, — ответил Таргитай простодушно. — А когда ты
мылся?.. Ага, помню, мы ж совсем недавно под дождь попали! Мне снилось что-то
смешное, когда вы с упыренком общались. Я спал на лавке у окна, а вы там на
завалинке... Я чуть животик не надорвал! Только ты говорил непонятно, а он еще
непонятнее, а ты отвечал и вовсе непонятно... Олег, не знаешь, о чем они так?
Олег всматривался в деревья, что вырастали, на стволах всюду
либо лечебная чага, либо целебные наросты, либо горькие, но лечащие листья, и
от Таргитая отмахнулся, как от назойливой мухи:
— Какая-нибудь пакость. Что-нибудь вроде повязки, что
сползает как-то странно...
Он прибавил шаг, не желая разговаривать, Таргитай с
недоумением повернулся к Мраку:
— Чего это он? Какая-то повязка...
Мрак вздохнул:
— Да так... Сам не рад. Он упорный, как баран в новых яслях.
Будет колотиться... Хорошо, если только лоб разобьет, а если вдруг поймет? Или
хуже того: решит, что понял? Сам начнет... тогда хоть топись, хоть вешайся: это
ж будет занудятина хуже, чем он сам.
Еще за десяток саженей от деревьев ощутили прохладу из
глубин леса, а когда вступили в тень, плечи сами приподнялись, грудь жадно
хватила свежего воздуха, настоянного на смолистых шишках, горьких травах,
пахнущей смоле.
Олег приостановился, глаза пытливо уперлись в оборотня:
— И что тебе сказал упыренок?
Мрак ухмыльнулся:
— Сказал... как раз для тебя. Придется помахать крылышками.
Он не сбавил шага, даже наддал, изгоям пришлось почти бежать
следом. Таргитай сказал радостно:
— Я люблю, когда Олег летает! Он такой противный, такой
страшный, такой уродливый, что просто... красивый. Не, даже прекрасный.
Мрак хмыкнул:
— Как это?
— Это... — Таргитай начал было объяснять суть прекрасного,
но Олег зло прервал:
— Мрак, не отвлекайся на дурня. А то и в тебе уже что-то
эдакое... Что сказал подменыш?
— В лесу буянит чертов дятел. Да не просто, а с зеленой
головой. Если знаешь, что это такое, скажи.
Олег впал в такую задумчивость, что дважды натыкался на
деревья. Наконец догнал обоих, сказал нерешительно:
— Я слыхивал от Боромира, что в старину был такой дятел, что
если клюнет какое дерево, то оно сразу засыхает... Голова зеленая, такого
заметить в лесу труднее. Я думал, что их уже не осталось.
— На нашу голову все остается.
Таргитай снова вмешался:
— А при чем тут дятел, если нам нужны упыри?
— Если деревья сохнут, — сказал Олег с неохотой, — то и
болота высыхают. Значит, я должен сверху высматривать этого дятла?
Деревья расступились, пахнуло бодрящей сыростью. Небольшая
лесная речушка пробиралась через дремучий лес, проскальзывала под упавшими стволами,
что устроились просто по-царски: комель с торчащими корнями на одном берегу,
вершинка на другом, одни ветви смотрят в небо, другие взбивают пену в быстрых
струях.
За пару сот саженей речка сумела разлиться на просторе, но
еще дальше ее снова стиснуло в узких берегах, а деревья опускали ветви в воду с
обеих сторон, почти перегородив от берега до берега.
— Малый привал, — распорядился Мрак. — Я пока пройдусь вдоль
берега. Что-то тревожно мне...
— Тогда может я? — предложил Таргитай. — Мне ничего не
тревожно.
— Тебе спинку потрудить не хочется, — уличил Мрак. — Олег,
ты последи, а то он бог, ты — волхв, а свиней кому пасти, оборотню?.. Так я вам
напасу!
— Прослежу, — пообещал Олег зловеще. — Он еще и огонь
разведет! Потому что боги к огню ближе, чем волхвы. И мясо разогреет, потому
что еда — дело священное.
Уходя, Мрак слышал, как волхв перечислял бедному богу его
обязанности. Выходило, что бог должен делать все на свете, но скорее всего,
Олег просто страшился, что Таргитай быстро управится с хворостом и достанет
из-за пазухи родимую. Говорит, новую песню сложил, жаждет побахвалиться, а для
него, человека рассудка, любые песни, что подло обращаются напрямую к глупому,
но сильному сердцу, минуя мудрую голову — верх предательства и коварства.
Берег был пологим, река с этой стороны превратилась почти в
болото, заросла кувшинками, на полет стрелы от берега воду покрывала зеленая
ряска, крохотные зеленые листочки усеяли воду так густо, что воды почти не
видать, только если какая рыба вскинется за комаром, поверхность чуть
колыхнется, и видно, что под зеленью все же вода.
Широкие мясистые листья кувшинок лежали величаво, недвижимо,
как приклеенные, почти на каждом по крупной лягушке. Огромные, с раздутыми
боками, все дремали под косыми лучами, одна вяло стрекотнула, устыдилась и
поплотнее прижалась белым брюхом к зеленому ворсистому листу, от которого так
хорошо пахнет влагой.
Мрак уже решил вернуться, как вдруг за явором шагах в десяти
почудилось движение. Замедлил шаг, пошел неслышно, готовый как к схватке, так
и... к лютой схватке.
По ту сторона явора, прислонившись к стволу, сидела молодая
девушка, почти подросток. Длинные светлые волосы, перехваченные лентой, падали
на обнаженную спину, а на голове пламенел венок из ярко-красных цветов. Ее
длинные стройные ноги по щиколотку прятались в цветке кувшинки, огромном, как
собачья миска, даже как корытце для свиненка. На нее и край болота падала
густая тень, листья двигались, и по воде и берегу словно бы двигались солнечные
кружева.
