— Олег, это я, Кора... Очнись, ты нам нужен!
Мраку единственному не повезло: сгоряча не ощутил боли,
когда грохнулись с небес, но теперь чувствовал, как по ноге бежит горячее,
мокрое. Ломаясь, кустарник распорол острым суком ногу чуть выше колена.
Он ругнулся, успеет ли рана затянуться раньше, чем истечет
кровью, а Кора с готовностью и, как показалось Мраку, с удовольствием снова
рванула нижний край платья, укоротив еще на ладонь, быстро положила на рану
листьев и крепко завязала.
Мрак буркнул с благодарностью:
— Не стоило... Вот на голове уже засохло. Можно было взять
ту... Впрочем, ноги у тебя в самом деле красивые.
Кора бережно сняла повязку с его головы, кровь присохла и
отдиралась нехотя, но края раны уже сошлись, хотя выступила розовая сукровица.
— А эту выбросим, — решила она беспечно. Добавила
одобрительно: — На тебе заживает как на собаке.
— Как на волке, — поправил он. — Это быстрее!.. Гм... На
твои ноги в самом деле смотреть одно удовольствие. Надо будет поцарапать и
другую ногу.
Веки Олега затрепетали, словно прислушивался к словам и
старался понять что с ним, но глаза оставались закрытыми. Мрак сказал
грубовато:
— Девчата, помогите Таргитаю собрать хворосту. Солнце зашло,
ночевать придется прямо здесь.
Женщины с неохотой поднялись, но Мрака нельзя ослушаться, а
оборотень толкнул носком сапога Олега в плечо:
— Вставай! Они ушли.
Олег осторожно приоткрыл глаз. Лицо его было измученным,
постарело, словно не двадцать одна весна, а по меньшей мере тридцать, как
Мраку. Мрак указал в сторону леса. На опушке Таргитай и женщины торопливо
поднимали сухие хворостины. Багровые облака висели над верхушками деревьев,
медленно опускались к краю земли.
— Если встать не можешь, — сказал Мрак, — лежи, набирайся
сил. С бабами что-нибудь придумаем. Что-то не можешь, как Таргитай...
— Не могу, — ответил Олег убито. Он с трудом приподнялся.
Его перекосило, помолчал, пережидая резкую боль. — Он прост как дрозд, и у него
все просто... Слушай, я чую крупную весь за этим леском. Даже не весь, а целое
село! Может, пойдем? Честно говоря, я хоть и не Тарх...
Мрак провел языком по пересохшим губам. Живот присох к
спине, а ребра торчали, как частокол.
— Сперва переведем дух, — решил он, — малость обсушимся и
пойдем. Небо чистое, а луна выйдет круглая, как харя... ладно, смолчу, чья.
Он перехватил недоумевающий взгляд Олега. Зеленые глаза
пытливо смотрели на повязку на его ноге, потом перебросили взгляд на голову,
затем снова на перевязанную ногу:
— Что-то стряслось?
— Поцарапал, — буркнул Мрак.
— А-а... Я думал, что у тебя только голова и грудь.
— У мня еще и руки есть, — сообщил Мрак.
— Да нет, я о повязке... Она ж была на голове!
— Сползла, — объяснил Мрак небрежно.
Олег вытаращил глаза.
Таргитай вернулся в сопровождении Лиски и Коры, его почти не
было видно под горой хвороста, старался, словно еще опасался, что откажутся,
загонят обратно на чужое небо... пусть не чужое, но все-таки не хочется быть
богом, непонятно, как это — быть богом.
Женщины прижимали к груди охапки сухой бересты. Мрак высек
огонь, пламя взметнулось яркое, оранжевое. Вокруг сразу потемнело. Женщины,
дрожа, придвигались к огню, на время забыв о соперничестве. Олег взялся
осматривать раны Мрака. Лиска и Кора тут же оказались рядом, но Мрак не спорил.
Умелые ласковые руки бережно перевязали заново грудь, пусть, он не Олег, ничем
не обязан, а был бы обязан...
В груди кольнуло, он смутно удивился, ибо боль была
странная, вроде бы где-то глубоко внутри.
Олег посматривал на окруживших огонь озябших друзей, на душе
были страх и горечь. К страху, с которым жил всю жизнь, и который отступал
только в редкие часы, добавился страх, смешанный с недоумением. Когда полагали,
что для спасения мира нужно только пойти и гагахнуть злого кагана по голове —
все было просто и понятно. Как и потом, когда нужно было сокрушить магов.
Мрак видел с каким страдальческим видом волхв уставился на
огонь. Губы двигались, но слова застревали по ту сторону плотно сжатых зубов.
Мрак толкнул, Олег вздрогнул:
— Не пугай... Не могу понять, за что нас так? Какой запрет
мы нарушили? Старшим не поклонились?.. Березу сломали зимой? Или вступили в
след лося левой ногой?
Мрак сказал хладнокровно:
— От всего не убережешься. Надо жить, как набежит. Я помню
случай... На одного такого вот умного вдруг посыпались несчастья. Жена померла,
терем сгорел, корова сдохла, собака укусила, соседи перестали здороваться....
Упал на колени, взмолился: Великий Род, за что? Я ведь все обряды блюду, жертвы
приношу, девок Таргитаю топлю, поклоны бью, кости лося закапываю... И вдруг с
небес раздается такой могучий глас, что сразу ясно, сам Род говорит из вирия:
Ну не нравишься ты мне, понял?
Таргитая хлопал глазами, спросил наивно:
— А за что не нравится? Слишком умный? Я ж говорит тебе,
Олег, нельзя быть таким...
— Да просто не нравится, — поморщился Мрак. — Просто! Без
причины. Может быть, и сейчас он так, без причины. Иначе я его совсем не
понимаю. Ну и что, если людей сотворил последними? Все-таки мог бы хотя бы
позвать... А там, глядишь, мы бы как-то подсуетились ради Пера.
Олег возразил невесело:
— Рода как раз понять можно. Все-таки род людской невелик,
на каждого человека по сотне тысяч одних только леших... Да что там сотне
тысяч! Больше. В каждом доме живут домовые, в сарае — сарайники, овинники,
конюшники, амбарники, банники... ими кишит двор, они в каждом курятнике, а уж
за изгородью там вообще кишмя! Но это только те, кто решился жить вблизи
человека, а в лесу их, вообще, как листьев на деревьях. В полях и степях их
больше, чем стеблей травы. Ими заполнены реки и озера, они носятся в воздухе,
устраивают ветры, вихри и вихрики, таскают тучи, нагоняют град...
Мрак буркнул:
— Когда мы были в горах, видел этих... мелких.
— Горные рудокопы, — сказал Олег. — Которые переждали потоп
в своих норах! Их уже тогда было, как камней в горах, к тому ж не воюют, как мы
наверху, плодятся как мухи... И знания копят, передают из поколения в
поколение, ничего не теряют, как мы наверху. Голова кругом идет, когда только
пытаюсь представить, каких глубин достигли... я о мудрости, зверь, какие
невероятные сокровища собрали!.. Эх, ты как Таргитай, сразу о злате-серебре
подумал...
Таргитай живо возразил:
