Олег тоскливо оглянулся на сверкающие под мертвой луной
соломенные крыши далеких домиков. Оранжевые днем, сейчас выглядели серебряными.
В окнах то в одной, то в другой, зажигались огоньки. Где слабые и трепещущие
рыжеватым светом, явно лучины, где оранжевые — от светильников из козьего жира,
а где и пурпур факелов. Селяне уже давно проснулись, явно с топорами в руках
стоят у дверей и закрытых ставнями окон, прислушиваясь к каждому шороху, вою,
хлопанью крыльев над крышами.
Только бы их не пожгли, подумал он мрачно. И так виноваты,
куда ни ткни пальцем, а тут еще если вся деревня сгинет...
— Все в дом! — донесся зычный голос воеводы. — Всем взять
рогатины, копья!
Толкая и сшибая один другого с ног, мужчины бросились в
сени, а Олег, прижавшись к перилам, чтобы не стоптали, вяло подумал, что старый
воин прав: хоть рогатинами со Змеями все одно, что соломинками, но все же
простой народ привык слышать уверенный голос, воспрянул духом, иначе в панике
натворят бед больше, чем Змеи.
Старый волхв вскрикивал и вздымал к пылающему небу руки.
Крючковатые пальцы пытались ухватить тучи. Небо дрожало от грозного рева, по
двору ходил ветер. Пепел унесло, обнажилась земля, страшно сгоревшая,
ноздреватая, такую Олег видел только однажды, когда пролетали на Змее над
склоном затухшего вулкана.
Краем глаза он следил, когда старый волхв закашляется,
торопливо вымолвил слово Огня и спешно зажмурился. От двери завопили, воевода
загнул страшное ругательство, тонко вскрикнула княгиня.
Тяжело бухнуло, потом еще. Он осторожно разомкнул веки,
успел увидеть, как на то место, где когда-то были ворота, с небес рушится
пылающая масса. Земля вздрогнула, туша расплющилась, во все стороны полетели длинные
искры, клочья горящих крыльев. Сквозь оранжевое пламя страшно прочертились
задранные к небу жуткие когтистые лапы, поскребли, застыли в угрозе небу. Пламя
быстро угасало, под Змеем шипела и пузырилась темная кровь, растекалась широкой
лужей.
Еще дальше пылали два странных холма, Олег рассмотрел
торчащие гребни, даже расслышал предсмертный рев зверя, что так и не понял, кто
и как его сбросил с небес. В небе метались горящие силуэты, оглушительный рев
ударил по земле, как молотом. Один Змей кружил, отчаянно пытаясь улететь, но
одно крыло пылало так, что ветром срывало клочья кожи, на другом обгорела
только шерсть, Змей кричал от боли, но его опускало все ниже, возле крыльца
хозяин кричал, что ежели эта тварь рухнет на конюшню или на дом, это влетит в такую
копеечку, что княгиня век не расплатится, сыновья поворачивались за Змеем, как
привязанные, сталкивались то лбами, то задницами, на крыльце тоже кричали, но
все перекрывал рев раненых и перепуганных зверей с горящими крыльями.
Змей рухнул в трех шагах перед крыльцом, хозяин с сыновьями
едва успели отпрыгнуть. Олег услышал тяжелый удар, мощный хлопок. Рев
оборвался, а затем страшно закричал хозяин.
Сыновья, которые устояли на ногах, сами облепленные
темно-зеленым, бросились к отцу, сбитому с ног потоком крови и выброшенных
внутренностей, начали поднимать, сами скользя в потоке крови, что в бледном
свете луны и факелов казалась совсем черной.
Хозяин безуспешно пытался продрать глаза, на лицо налипла
мерзостная слизь лопнувших внутренностей, сыновья кое-как оттащили его к
крыльцу, а там, превозмогая страх и отвращение, женщины вылили пару ведер на
голову своего владыки.
Олег вжимался в угол, следил за волхвом и пылающим небом
разом. Змеи повернули в сторону леса, но еще один рухнул за полверсты от постоялого
двора, и по крайней мере двое, судя по горящим крыльям, не дотянут до ближайших
деревьев.
Княгиня зажала рот, пятилась в сени, вытаращенные глаза не
отрывались от туши Змея, что от страшного удара оземь лопнула, как гнилая
тыква, вязкая кровь плескала из ран, мутносерые внутренности выпячивались из
разрывов, шипели, выпуская воздух, а кровь булькала, расползалась по двору.
Старший сын вскрикнул, исчез на миг, а когда вернулся, в его
руках была лопата. Вместе с двумя другими принялся спешно копать отводную
канавку, а землю набрасывал продолговатым холмиком перед дверью в подполье.
Хозяин крякнул, сказал с беспокойством:
— Если протечет, то беда, беда... У меня там солонина,
копченое мясо на полгода запасено. И зерна мешков десять.
— Ничего не случится, — заверил воевода. — Даже если
протечет, то ихняя кровь лечебная. Правда, Темный? Вот видишь, еще и продавать
можно.
— Мне лечебная ни к чему, — возразил хозяин. — Я не волхв. А
вот, если вам подам жареного гуся, перемазанного в змеючьей крови...
Ровная гряда земли быстро росла, темная кровь пошла в
сторону, и воевода сказал уже спокойнее:
— Ну, наверное... ты прав. Лады! Ежели кровь затечет... и
ежели испортит там все, то княгиня в своей неизмеримой щедрости оплатит. Хотя,
если честно, то это то же самое, как если бы мы оплачивали удар молнии в твой
дом, или падеж скота от неведомой болезни!
Хозяин проследил за работой своих сынов с некоторым
сожалением:
— Если бы молния била по вас, а попала в мой двор... любой
скажет, что платить надо вам!
Воевода спросил с интересом:
— А если бы нас убило?
Хозяин подумал, помялся, но на честный вопрос надо и
отвечать честно:
— Не все ж сгорело бы в ваших карманах?
Глава 31
Мир качался перед глазами Олега, а голоса то начинали
разламывать голову, то истончались до комариного писка и пропадали вовсе. Он
выждал, когда в черноте помимо огненных мух начали проступать стены, заставил
себя двигаться сперва в сени, а потом по мучительно длинному коридору к своей
комнатке.
По дороге, вроде бы, натыкался на княгиню, еще на кого-то,
ему даже помогли переступить высокий порог, повезло, что не на втором поверхе,
а в своей комнате он без сил опустился на пол. Сердце почти не шевелилось,
истощенное, как жаба после долгой зимы.
Таргитай спал на спине, морда довольная, ухитрился
разметаться даже на лавке. Одну руку свесил до пола, другая уперлась в стену,
воздетая в жесте взывания к небесам. Толстые губы расползлись до ушей, Олег
видел, как дударь поежился и чему-то гадко хихикнул.
— Черт бы тебя побрал, — прошептал Олег с отвращением.
Голова кружилась, он чувствовал, что вот-вот сомлеет. Когда
вернется Мрак... интересно, где же он?.. споткнется, облает, а человек он...
или зверь, грубый. Нет, как человек еще грубее волка.
Превозмогая слабость, он заставил себя подняться. Лавка
приближалась, приближалась, наконец он коснулся гладкого отполированного
множеством задниц дерева, с облегчением плюхнулся, перевел дыхание, набираясь
сил, чтобы суметь лечь и не промахнуться... и тут ощутил нечто неладное.
