— Олег...
— Что тебе? — спросил Олег не своим голосом.
Еще одна глыба прикатилась с такой силой, что едва не
влетела в щель, зато другая, огромная, как сарай, катилась медленно, подминая
под себя и превращая в пыль мелкие камни, с хрустом и скрежетом уперлась
вершиной в низкий свод, застряла. Слышно было, как сзади бьются еще камни, пара
прокатилась мимо, но остальные образовали затор. Потемнело так, что теперь
Таргитай с трудом видел силуэт Олега.
— Зажги чего-нибудь, — попросил он жалким голосом. — Я не
то, чтобы боялся тьмы, но мне как-то не по себе... Не люблю, когда темно.
— Кто тьму любит, — огрызнулся Олег, и Таргитай понял
насколько волхв напуган. — Но здесь нечего зажечь... А Мрак унесся вперед, как
будто мы тоже нюхачи, как он!
— Бересту я и сам зажгу, — донесся плачущий голос певца. —
Или факел... А ты камни зажги... Колдун ты или не колдун?
— Я волхв... Ты не представляешь, что может случиться...
Слышно было, как Таргитай на ощупь спускался в трещину,
голос был безнадежный:
— Эту песню уже слышал. Так и скажи, что не умеешь. Что с
нами может случится хуже?
Олег подумал, что в самом деле их вот-вот завалит, либо
задохнутся, а еще хуже, если щелочка для воздуха останется, тогда помрут с
голода и от жажды.
— А для других людей, — спросил он, больше убеждая себя, ибо
что убеждать дурака, — поколдую тут, а море наступит на тридесятое царство?
Голос Таргитая, отдаляясь, становился все глуше:
— А Мрак говорил... ух, какой камень!.. что в тридесятом о
нас не больно думают... Ой, больно... Думаешь, чего сейчас камни попадали?..
Какой-то ихний Олег колдовать там учится... Щепку двигает, а здесь горы
рушатся!
Олег стиснул зубы, унимая дрожь во всем теле. Несколько раз
глубоко вздохнул, повторил трижды мысленно слово Блуждающего Огонька, чтобы не
сбиться, слишком похоже на слово Блуждающего Гаганьки, сказал почти шепотом.
Перед глазами вспыхнуло, он отшатнулся, сзади хрустнуло, а
голову обожгло болью. Не сразу понял, что это он врезался затылком в каменную
стену. Когда проморгался, увидел, что огонек висит перед самый носом, да еще и
искрами сыпет, тут и бесстрашный Таргитай подскочит...
Когда глаза привыкли, свет оказался не так уж и ярок, словно
в дождь, когда небо затянуто тучами, но здесь в узкой щели, показался маленьким
солнышком, стены двигались по обе стороны Олега уже не серые, а расцвеченные
красными и даже зелеными жилками, иногда в глаза били острые лучики крохотных
кристаллов.
Таргитай оглянулся, Олег видел его глупо вытаращенные глаза,
раскрытый рот, хлопающие ресницы, длинные и пушистые. Заслонившись рукой, он
спросил тупо:
— Это ты, Олег?
— Где Мрак?
— Вперед убег, — заторопился Таргитай. — Он же, знаешь,
какой прыткий! Хоть и вроде человек еще, а уже прыткий, а когда волк, то и
вовсе... А с этим жуком мы его враз догоним!
— Каким жуком? — не понял Олег.
— Этим, — указал Таргитай пальцем, — что светится.
Олег отпихнул дурня и побежал по следам Мрака, все ощутимее
улавливая запах волчьей шкуры. Сзади сопело и топало существо со своим образным
видением, когда в облаках зрят терема, диковинных зверей, верблюдов, в
очертаниях гор обязательно находят сходство с великанами, а в причудливых
наплывах коры старых деревьев непременно усматривают злобные рожи леших и
прочих хозяев леса.
Мрак чувствовал, что изгои в безопасности, спускаются по его
следу, но ожидать не стал, напротив, припустил, смутно видя в мире запахов и
воздушных волн, что шли от его тела, ударялись о камни и возвращались с ясной
картиной все расширяющегося хода.
А потом впереди забрезжил свет, но не было ни смолистого
аромата хвои, как всегда от факелов, ни запаха масла светильников, свет
мертвый, ровный, и пальцы Мрака проверили легко ли вынимается секира, ибо
впереди ощущалось колдовство.
А колдовство, как сказал себе Мрак, противно любому воину,
что превыше всего ставит молодецкий удар, а всяких там умников ни ставит ни во
что. Олег не в счет, он просто из его деревни.
Свет расширился, стены по бокам ушли в стороны. Мрак вышел в
просторную пещеру. Свод терялся во тьме, каменные стены мрачно поблескивали
темно-красными жилками. Посредине стоял широкий стол, вдоль стен шли
приземистые лавки, все завалено книгами, свитками, а за столом горбился очень
худой старик, белая борода опускается до пола, на голове вязаный колпак, а
длинный халат с хвостатыми звездами толстый, как одеяло из медвежьей шкуры.
Старик рылся в свитках, бормотал, вздрагивал словно от холода, хотя в пещере ни
зябко и ни жарко.
Мрак остановился в трех шагах, чтобы в случае чего одним
прыжком достать, шея колдуна тонкая, двумя пальцами сломит, да и спина такая,
что стукни ребром ладони, враз переломится, как сухая камышинка.
— Доброго здоровья, — сказал он как можно теплее, стараясь в
улыбке не показывать клыки. — А тут неплохо.
Колдун отпрыгнул от стола, как отброшенный ударом копыта.
Волосы встали дыбом, а глаза в страхе округлились, как у филина. Губы
затряслись, он едва выдавил:
— Кто ты?.. Откуда взялся?
Мрак улыбнулся шире, не замечая, что его клыки выдвинулись
во всей волчьей красе:
— Да просто забрел по дороге. Гляжу, свет. Как не зайти?
Колдун дико оглянулся на щель, словно только сейчас заметил.
Лицо было белее его бороды, даже чудно, подумал Мрак с неловкостью, как будто
его лицо может кого-то напугать. Вот если бы он подкрался да взвыл по-волчьи...
— Дорога?.. Она была запечатана сотню лет!
— Ничто не вечно, — заметил Мрак. Он с любопытством
осматривался по сторонам. — Там горы тряхнуло. Какие-то мерзавцы пытались нас
задавить камнями. А тут, видать, треснуло. Ну, ход снова отворился.
Колдун дико оглянулся на свои книги:
— Выход в мир открыт?
— Пока нет, — с сожалением сказал Мрак. — Завалило.
Колдун сразу успокоился, явно не жаждал, чтобы сюда
примчался народ, среди которых почти все искатели золотой руды, драгоценных
камней, а то и вовсе сокровищ подземных рудокопов, горных Змеев, огневушек,
Хозяйки Медной Горы...
Мрак выдержал испытующий взгляд, глаза у старика не по
возрасту зоркие, даже слишком, враз оценил и его стойку, и ладонь на полпути к
рукояти секиры, и готовые к толчку ноги. Сказал нехотя:
— Не знаю, как ты сюда попал, незнакомец... садись вон на
лавку, рассказывай. Угощать пока воздержусь, я не всякого зову к столу. Иной
попадает и на стол.
