Мрак огляделся, гора вся источена гротами, ухватил пригоршню
багровых углей и, перебрасывая из ладони в ладонь, отнес в глубину небольшой
пещерки. Таргитай и Олег подхватили в охапку хворост, кинулись следом, а сзади
грозно потемнело, словно уже наступила ночь: сумерки и темная туча надвинулись
вместе, на землю обрушились сперва крупные частые капли, земля закипела,
бурунчики подпрыгивали крупные, затем застучало по каменной стене, посыпались
мелкие белые крупинки, сперва не крупнее горошин, затем и вовсе с лесной орех.
Полянка покрылась белыми пятнами, сочная трава полегла, одинокие толстые стебли
содрогались, но их ломало, вбивало в землю, что стала зеленой кашей.
Костер страшно зашипел, взвилось облако пара, но угас
быстрее, чем если бы Таргитай заливал из колодца. Темные угольки раскатились по
камню, одна головешка докатилась до входа в пещеру, дальше мутный поток воды
подхватил и унес.
Полоса града почти сразу ушла, только толстые струи дождя
били с такой силой, что бурунчики стали размером с тарелки. Над головой угрюмо
громыхало, туча медленно уползала.
Таргитай выскочил под струи, орал, подпрыгивал, дико
верещал, плясал и грозился небу. Олег смотрел-смотрел, пожал плечами, лег в
самом дальнем углу, скорчился в три погибели и заснул, все еще нахмуренный, с
озабоченным лицом человека, которому приходится думать за всех троих.
За это время последние красные полосы на небе почти исчезли,
небо темнело, блеснула первая звезда. Мрак ухватил лук, выскочил, пригнувшись
под струями, исчез.
Таргитай, напрыгавшись, вернулся под каменный навес странно
бодрый, ликующий. Каждая жилка в теле прыгала от непонятного счастья, словно
только что свершил нечто очень достойное, чем можно гордиться всю жизнь. От
костра несло надежным теплом, он подсел ближе, но не потому, что озяб, в теле
разливалось странное тепло, словно внутри полыхал костер еще больше, просто
этот ливень... этот красный огонь... это странное ликование... Сердце стучало и
что-то объясняло на своем языке, понять не мог, но выразить как-то надо, и его
пальцы уже знали, что нужно делать.
Мрак вернулся почти сразу, ночь еще не накрыла мир звездным
небом, а на входе возник освещенный красным пламенем сгорбленный оборотень. На
плечах лежал роскошный олень.
Он небрежно повел плечами, и земля дрогнула, когда туша
рухнула у костра. Мрак довольно разогнулся, глаза смеялись:
— Под елкой стоял! Они все так от дождя прячутся. А где
Олег?
— Спит, — ответил Таргитай запыхавшись. — Все равно, мол,
дождь.
— Правильно, — одобрил Мрак. Он достал нож. — А ты чего?
Таргитай ответил виновато, вода текла, как с водяного:
— Не знаю... Что-то нашло. Когда гроза, я шалею.
— Чудно, — подивился Мрак. — Олег вон родился от молнии, а к
грозе равнодушен. Подержи вот тут край.
Он быстро срезал шкуру, мясо бросил Таргитаю, тот насадил на
прутья и растыкал вокруг костра. Мрак умело вырезал сухожилия с задних ног,
запасная тетива не помешает. В сухом горячем воздухе потекли первые струи от
разогретого мяса. Сок капал на угли, шипело, синие дымки выбрызгивались
остренькие, как перекаленные наконечники стрел.
— Смотри, даже не просыпается, — заметил Мрак.
— Не мешай, — попросил Таргитай, — он мыслит! О Высоком.
— Ладно, нам останется больше.
Поужинав, сыто взрыгивали, легли довольные, хоть и на
камнях, зато в тепле и сухости. Костерок даже стену вроде бы прогрел, в пещере
светло, а там сразу на выходе начинается мрачная чернота, мокрая земля, побитая
градом трава. Мрак сказал довольно:
— Раз ты такой бодренький, под дождем скачешь, то самый раз
ночку побдить!.. А я пойду посмотрю, что Олег делает, какие тайны
разгадывает...
И заснул сразу, крепко и глубоко, подтянув колени, чтобы защитить
самое уязвимое место, укрыв живот и грудь локтями, но секиру положил так, чтобы
сразу схватить и рубить вслепую, даже если в темноте при погасшем костре...
Таргитай добросовестно бдил, спать не хотелось на удивление,
он был бодр и свеж, несколько раз обошел вокруг костра, выглянул из грота.
Удивительно, но там родной лес, знакомое дупло, в котором жил Боромир,
верховный волхв, на утоптанную поляну, которую все племя невров упорно
отстаивало от натиска Леса, вышел грозный Громобой, и Таргитай обрадовался, что
тот, оказывается, жив и здоров...
Щеку ожгло. Он встрепенулся, перед глазами был догорающий
костер, угли уже рассыпались, подернулись пеплом. Прямо перед Таргитаем стоял
огромный хмурый воин, весь в железе, даже щеки с обеих сторон стиснули булатные
пластины. Из-под грозно сдвинутых бровей яростно сверкали дикие глаза, круглые,
как у хищной птицы. И хотя облик был странен и дик, Таргитай никогда не
встречал этого воина, он смутно ощутил, что знает его... да, это же тот, чьи
кости закапывал!
Он обомлел, лапнул щеку, горит как в огне, а воин люто
прошипел:
— Так ты стережешь покой соратников?
— Да я чо... — пролепетал Таргитай. — Только веки смежил...
— Смежил?
— Самую-самую! А ты чего дерешься? Это вместо «спасибо»?
— А потому, — донесся разъяренный шепот, — что вот так...
из-за одного... погибла и моя дружина!.. А к вашему костру мчится целый отряд!
Кто их направил, не знаю, но это могучий колдун... Что за люди пошли, костры
разводят так, чтобы все враги узрели за сто верст?
Остатки сна слетели вовсе, Таргитай тревожно оглянулся:
— Это первый раз... Думали, что уже отплевались от всех, вот
и перестали огонь прятать в ямы... А где они?
Воин всхрапнул, круглые глаза завращались, как раскаленные
мельничьи жернова. Таргитаю показалось, что тот снова ударит, щека до сих пор
горит, но тот странно качнулся под порывом ветра, а голос стал глуше:
— Близко...
Его снова качнуло. Таргитай дернулся, волосы встали дыбом,
ибо сквозь воина ясно светили слабые звездочки. Не такие яркие, как вне
силуэта, но все же просвечивают, а воин сопротивляется, чтобы не дать утреннему
ветру себя развеять.
— Я все сделаю, — заверил Таргитай торопливо, с виноватой
жалостью. — Вот увидишь!
— Я все вижу, — предупредил воин.
Он не дал себя разорвать ветру, последним усилием собрался в
узкий клинок и молча ушел в щель между камнями. Там на миг задымилось, а когда
дымок развеялся, Таргитай осторожно потрогал еще горячую, словно туда упал
уголек, плиту.
Здорово же он меня, мелькнуло в голове. Щека горит, а рука
должна быть невесомой... Ничего не пойму. Это Олег бы объяснил.
Он попятился в темноту, повернулся, чтобы не видеть огня,
пусть глаза привыкают, неслышно отступил еще и еще, стараясь уловить шорох или
чужой запах. Везде тихо, но это значит, что либо враги умеют хорошо прятать
свое присутствие, либо он без Мрака и Олега ни на что не годен. Надо бы
разбудить их, но Мрак ясно велел дать им выспаться, а если разбудит зря, то
прибьет, как жука на дереве.
