Плохо, что костер сдуру разожгли прямо у входа в грот. Он
отсюда узрит, кто ползет, прижимаясь пузом к земле, но его тоже могут заметить
на фоне звездного неба, стоит только самим припасть к земле.
Каменная плита скоро кончилась, дальше пошла мокрая земля, а
когда присел, пальцы коснулись перемолотых, будто проскакал табун, стеблей.
Мрак что-то говорил о гордости и достоинстве, о прямой мужской спине, и потому
Таргитай не стал ложиться и подкрадываться к врагу ползком по мокрой земле, а
то и вовсе по лужам, а пошел во весь рост, с прямой спиной, разведенными
плечами и недрогнувшим взором.
Огонек, который заметил издали, вырос в костер. Таргитай
различал мечущиеся красные фигуры людей, множество, костер не костер, а
кострище, на нем словно бы собирались жарить целиком туров, и желудок сразу
беспокойно заворочался, напоминая, что не ел уже так давно, так давно, что уже
и не упомнит, ел ли вообще хоть когда-нибудь.
Судя по коням, отряд пришел из южных земель, только там
такие тонконогие и поджарые, да и сами воины смуглые больше, чем прожарят
солнечные лучи, все черноволосые, в темноте вовсе почти плешивые, и только
когда в костер подбрасывали новую охапку, Таргитай вздрагивал от вида длинных
черных волос, грязных и слипшихся в сосульки, и потому похожих на множество
мелких шевелящихся змей.
Он тут же вспомнил жуткие рассказы о красивых женщинах
далеких стран, у которых вместо волос растут живые змеи. У самого по спине
скользнула холодная змея толщиной с руку. Мрак прав, ему больно, даже когда
палец прищемит, а когда ящерица грызанула за палец, он орал вовсе не от
счастья, палец распух, три дня дергало и нарывало... Здесь же змеи, а если и не
змеи, то все равно противно.
Он подошел потихоньку, дивясь, что нет охраны, никакой
местный таргитай с черными волосами не бдит, все только суетятся, устраиваясь
на ночлег, расседлывают коней, развязывают тюки с походными одеялами.
В багровый круг света вошел крупный воин с седыми волосами,
лицо испещрено не то шрамами, не то морщинами, челюсть выдвинута вперед, а
глаза быстро пробежали вокруг:
— Еще не разобрались?.. Что за воины пошли! Вот в мое
время... Вы, трое, следите за костром, надо изжарить оленей... А вы... Ирнак,
возьми с десяток воинов, сходи к той скале. Свяжи их, сколько бы их там ни
было...
Грузный воин в доспехе, огромный и медлительный, угрюмо
пробасил:
— Зачем мне десять?.. Если наш бог Манянь усыпил их, то я
зарежу и сам.
— Дурак! В прошлый раз всего двое странников тащили на себе
столько, что нашим пришлось впятером нагрузиться мешками... А чужаков надо
принести сюда, на жертвенный камень великому Маняню!
Великан посмотрел в темноту, посопел:
— Манянь если кого усыпит, то усыпит!.. Не копыхнутся. Давай
сперва расположимся, обустроимся, а потом уже и чужаков зарежем... Не понимаю,
почему такому великому властителю, как Кичастый, важна смерть этих жалких троих
в звериных шкурах?
Вождь пожал плечами:
— Нам какое дело? Он заплатит так, что мы сумеем вооружить
большое войско. И отвоюем свои земли у проклятых санкинов!.. А всего-то
сделать, это уничтожить троих лесных людей!
— Похоже, он побаивается их, если напустил на них мару, да
еще и помог нам призвать нашего древнего бога Маняня!
Вождь угрюмо кивнул:
— Вот и хорошо. Мы восстановим древнюю славу своего народа
якгенов! Мы создадим государство якгенов, перед которым будут трепетать все
царства, королевства и империи. Но сначала надо сделать первый шаг — раздавить
этих троих насекомых. Так что возьми крепких воинов и шагай!
Гигант кивнул, взмахов длани позвал кого-то из темноты, но
Таргитая уже что-то кусало за ноги, явно в темноте встал в муравейник, а еще
Олег говорил, что даже умный может встать в муравейник, но только Таргитай в
нем останется, и он поспешно выступил из темноты, с трудом сдерживаясь, чтобы
не запустить пятерню в портки и не почесать в развилке.
Глава 37
Все замерли, когда рослый незнакомец, так внезапно
выступивший из тьмы, сказал чистым ясным голосом:
— Зачем посылать их так далеко?
Воины схватились за копья. Таргитай оказался окруженным
нацеленными в него остриями.
Вождь быстро посмотрел в темноту. По его знаку трое воинов
тут же отодвинулись и пропали, явно ищут с кем он пришел.
— Ты кто, дерзкий?
Таргитай сперва подумал, что спрашивают не его, даже
оглянулся, он-то никогда не был дерзким, но вождь смотрел бешеными глазами, и
Таргитай ответил вежественно:
— Насекомое. Которое пришло само.
Воины зароптали. Их темноты выныривали еще и еще, ему в
грудь, в бока смотрели уже десятки острых жал.
— Ты пришел оттуда?.. — спросил вождь напряженно. — Почему
ты не спишь?
Признаваться, что его разбудили, дав по морде, не хотелось
даже чужаку, а уж Мраку тем более не признается.
— Наверное, — предположил он, — твой бог не такой сильный,
как наши баечники.
Воины негодующе зашумели. Баечники у любого народа считаются
самими низшими, даже сарайники главнее. Блистающие в лунном свете острия
приблизились к его груди, уперлись в бока. Вождь раздулся в размерах, так
выпятил грудь, набрав воздуха:
— Сильнее моего бога нет на свете!
— Но где же он? — спросил Таргитай.
Он недоумевающе оглядывался по сторонам. Вождь, покраснев от
гнева, в лунном свете это выглядело, как будто он потемнел, закричал:
— Ты... дикий человек!... Наш бог явится, когда вот на этот
жертвенный камень прольется твоя горячая кровь!.. Когда брызги крови щедро
оросят...
Он замахнулся кривым мечом. Таргитай непроизвольно
отшатнулся, мгновенно выбросив вперед руку. Кулак наткнулся на зубы вождя, тот
выронил меч и повалился навзничь прямо на жертвенный камень. Из-под вождя
внезапно пошел пар, земля слегка вздрогнула, Таргитай услышал довольное рычание
и лишь тогда понял, что вождь барахтается на жертвенном камне, а кулак разбил
ему лицо, вбил зубы в глотку, а крови натекло столько, словно зарезали кабана.
И все потому, что тот от злости так налился дурной кровью, что вот даже не
ударил, толкнул только, а у этого прямо красные фонтаны из ушей...
Грозный рев стал громче, вождь с трудом поднялся, бросился
на чужака. Воины чуть расступились, давая место для поединка своего вожака с
этим лесным человеком. Таргитай, уже осердившись, встретил его новым ударом в
лицо. Хряснуло, а вождь отлетел, снова упал на жертвенный камень навзничь, руки
и ноги дробно дергались, но сам не шевелился, словно сломал спину.
