– Хорошо, у нас еще будет случай пообщаться. Сейчас тебе лучше вернуться к Зои.
– Думаю, да. Но поверь, Бретт, я был счастлив поговорить с тобой. И я очень хочу с тобой встретиться… как-нибудь потом. Ты меня понимаешь?
– Конечно. Передай Зои привет. Надеюсь, она вскоре поправится.
Я кладу телефон на пол. Вот я и нашла своего отца. И сводную сестру в придачу. Почему же я чувствую себя еще более одинокой, чем раньше?
Когда я вхожу в гостиную, все взгляды одновременно устремляются на меня.
– Звонил мой отец, – сообщаю я, стараясь придать голосу жизнерадостные интонации. – Джон Мэнсон.
Шелли, прикорнувшая на диване, мгновенно просыпается:
– Ну… и как он?
– Замечательно. По-моему, он очень приятный человек. По крайней мере, голос у него приятный.
– А где он живет? – спрашивает Джоад.
– В Сиэтле. – Я опускаюсь на ковер у камина и обхватываю колени руками. – Он по-прежнему занимается музыкой. По-моему, это круто.
– Вы с ним решили, когда встретитесь? – подает голос Шелли.
Руди кладет мне на колени свою симпатичную морду, и я чешу ему под подбородком.
– Пока нет. Но, конечно, мы с ним встретимся в самом скором времени.
– Пригласи его в Чикаго, – предлагает Джей. – Нам всем будет интересно с ним познакомиться.
– Приглашу. Думаю, он приедет, как только его дочь поправится. Сейчас она немного простужена. Можете себе представить? У меня есть сестра! Ей двенадцать лет.
Джоад отставляет в сторону стакан с «Кровавой Мэри» и вскидывает бровь:
– Я так понимаю, у него есть настоящая семья?
– А что ты имеешь в виду под настоящей семьей? – пожимаю я плечами.
– Я просто хотел сказать…
– Джоад просто хотел сказать, что у него есть жена, с которой он живет, и ребенок, о существовании которого он знает, – вставляет Кэтрин.
Джей опускается на пол рядом со мной и кладет руку мне на плечо:
– Ты тоже его настоящая семья. Но ты, сестренка, должна понять, что у вас могут возникнуть трудности. Людям, которые тридцать четыре года друг друга знать не знали, нелегко стать родными. Этот Джонни никогда не катал тебя в коляске, не укачивал на руках, не утешал, когда тебе снились страшные сны…
Не переживал, когда я подхватывала насморк или кашель, мысленно продолжаю я.
– В моем офисе работает женщина, которая когда-то давно передала своего сына на усыновление, – подхватывает Джоад. – Девятнадцать лет спустя он ее нашел, и это породило кучу проблем. У нее нормальная семья, двое детей, и вдруг в их жизнь врывается совершенно чужой человек. В общем, радости от обретения великовозрастного сынка ей было мало. – Джоад трясет головой, словно отгоняя кошмарное видение. Взгляд его падает на меня. – Я вовсе не хотел сказать, что у вас с отцом сложится такая же ситуация.
В голове у меня стоит густой туман уныния. Отец, которого я наконец нашла, не пожелал со мной встретиться. У него есть другая дочь, настоящая дочь, которую он обожает. Я лишь ненужное осложнение, способное породить кучу проблем. Может быть, мама предвидела нечто подобное? Может, именно по этой причине она так и не рассказала мне о нем?
В девять часов вечера я, едва живая от усталости, стою в дверях дома, провожая гостей. Джей и Шелли уже ушли, а Джоад медлит, в замешательстве вертя в руках ключи от машины. Наконец он протягивает ключи Кэтрин:
– Иди, дорогая, включай зажигание. Я сейчас тебя догоню. – Когда Кэтрин выходит, он поворачивается ко мне. – Я только хотел узнать, как долго ты намерена жить в мамином доме? – Он произносит это таким тоном, что сердце мое начинает колотиться как бешеное.
– Я… пока не знаю… Другого жилья у меня сейчас нет, и…
Джоад потирает подбородок:
– В мамином завещании говорится, что никто не может оставаться в этом доме более тридцати дней. А ты живешь здесь со Дня благодарения, верно?
Я смотрю на него, ушам своим не веря. В данный момент все хорошие гены, которые он унаследовал от мамы, оказались бессильны. Передо мной стоит истинный сын Чарльза Болингера.
– В завещании говорится о тридцати днях подряд, – поправляю я чуть дрогнувшим голосом. – А каждый понедельник я провожу в Джошуа-Хаусе.
Губы Джоада остаются плотно сжатыми, но в глазах плещется насмешка. Насмешка над моей глупой уверткой.
– Значит, ты решила каждую неделю отводить часы назад?
Именно так. Но взгляд Джоада яснее слов дает понять, что он с таким решением не согласен.
– Что я, по-твоему, должна делать? Наследства я не получила. Живу на зарплату учительницы. Всю свою мебель отдала.
Джоад вскидывает руки:
– Хорошо-хорошо. Забудь об этом. Мне просто казалось, именно ты намерена неукоснительно соблюдать волю мамы. Можешь оставаться здесь, сколько хочешь. Я ничего не имею против. – Он касается моей щеки губами. – Спасибо за прекрасный обед. Люблю тебя.
Джоад поворачивается и выходит на крыльцо, я закрываю массивную дверь палисандрового дерева, иду в гостиную, но внезапно поворачиваюсь, снимаю туфли и запускаю ими в дверь:
– Джоад, пошел к черту!
Руди вскакивает с коврика и бежит ко мне. Я сажусь на пол и запускаю пальцы в его густую мягкую шерсть.
– А тут еще ты навязался на мою голову, – бормочу я. – Из-за тебя нам придется искать квартиру, где ничего не имеют против дворняжек. Где мы такую найдем, скажи на милость?
Я буквально валюсь с ног. У меня осталось одно желание – растянуться на кровати под маминым роскошным одеялом и погрузиться в сон, хотя бы на время убежав от унылой реальности. Вместо этого до трех часов ночи я лежу, не смыкая глаз. Мысли вертятся вокруг моей несостоявшейся беременности, несостоявшейся встречи с отцом, неприятного разговора с братом. От внезапной любви, которой я прониклась к своей неведомой сестре, не осталось и следа. Душа моя полна ревности и жалости к себе.
Я поворачиваюсь на бок, вновь и вновь прокручивая в памяти все, что сказал мне Джоад, потом отбрасываю одеяло и спускаюсь вниз. На кухонном столе отыскиваю ноутбук.
Через десять минут становится ясно, что найти квартиру мне вряд ли удастся. Этому препятствуют две причины: мои скромные средства и мой мохнатый друг. Убедившись, что за более или менее приличную квартиру придется выложить свою месячную зарплату, я тяжело вздыхаю и возобновляю поиски. Без второй спальни вполне можно обойтись. Но и квартиру с одной спальней мне не потянуть. Есть только один реальный выход: перебраться в южную часть города. Престижные северо-восточные районы, где я провела всю свою жизнь, мне теперь не по карману. Но кто сказал, что жить можно только к северу от Чикаго-Луп?
Я открываю другую страницу. Мои предположения подтверждаются. Арендная плата на юге значительно ниже… но, увы, она все же слишком высока для учительницы, работающей первый год. Трогать свои пенсионные накопления я не могу, снимать квартиру на пару с какой-нибудь незнакомой женщиной не согласна. Все, что мне остается, – это поселиться к югу от Эйзенхауэр-экспрессвей. Вот уж не думала, что когда-нибудь мне придется жить в этом районе.
