– Уж простите за резкость, я не докладываю, а рассказываю то, что считаю нужным рассказать.
Суслов смущенно подышал на ладони: какой-то вечный холод изнутри одолевал его.
– Не вышла попытка поставить вас на место, а честно говоря, хотелось бы.
– Знаете, тут весточка панического содержания давеча пришла от Анастаса Ивановича. Пишет, голуба, мол, Никита свет Сергеич копать изволил, что за Абрасакс такой с Хранилищем своим, надо на место поставить. Я понимаю, Хрущев – человек недалекий, эксцентричный. Но вы-то, с вашим опытом и характером… – Кнопмус разочарованно покачал головой.
Вспоминая этот недавний разговор, Суслов привычно гулял по Александровскому саду перед работой. Предстояла очередная встреча с высоким покровителем, на этот раз нужно оказаться на высоте.
Сегодня Кнопмус не хотел выделяться и потому был одет в тон собеседнику: оба в старых пальто с каракулевым воротником, на ногах – калоши. Идут себе два пенсионера, беседуют о былом.
Если бы только не охрана, что сопровождала эту скромную прогулку.
– Михаил Андреевич, пока, подчеркиваю, пока, я считаю вас человеком полезным и делаю большую ставку на ваше будущее. Не подведите. Держите ситуацию под контролем.
– Юрий Альфредович, собственно, процесс запущен. Тарифы генсек приказал поднять, его верного Фрола Козлова под удар мы подставили и накрутили. Не там, так тут обязательно рванет. Весь вопрос в том, как тушить-то будем? Давайте думать вместе.
– Тут не о чем думать, Михаил Андреевич. Уже говорили ведь: надо не тушить, а подавлять.
Суслов хотел перебить собеседника, но тот вскинул руку:
– Знаю, знаю, никому в Системе не нужен новый Коба. Но ведь сегодня по факту никто и не способен повторить его фокусы. Постреляют, как в Тбилиси давеча по толпе, все поворчат и разойдутся. Как бы Хрущев ни пыжился, уже не быть ему ни либералом-спасителем, ни тираном-хозяином. На двух стульях не усидишь, Лаврентий Палыч пытался, а Никита Сергеевич уроков не вынес. Ну да ладно, что мы все о былом. К делу. Крутите Фрола Козлова, пусть боевиков из «Первомая» берет у Шелепина и готовится вылететь в любой момент в любую точку. Это раз. И второе, на вас – инструктаж о новом законе местных партийных органов. Далее. Тур вальса с американцами продолжайте, сейчас более чем актуально. Это три.
Остановившись, Кнопмус внимательно посмотрел в глаза Михаила Андреевича.
– Ждать осталось совсем немного. Скоро новый царь займет кремлевские чертоги, но он будет уже полностью, плоть от плоти, человек Системы. Пусть себе ездит на приемы и за границу, охотится, утопает в роскоши, хватит с нас фанатиков-аскетов. А вы будете тихо за спиной осуществлять все реальное управление. Понимаете, о чем я? Вся, повторяю, вся власть будет в ваших, и только ваших руках.
– А КГБ?
– Подвинем, не переживайте, поставим серенького партийца, чтобы не отсвечивал сильно лампасами да боевым прошлым.
– Хорошо. Кого видит Система на посту генерального? Чтобы мои люди начали налаживать мосты. Или кандидатура еще не утверждена?
– Все уже решено. Следующим будет Леонид Ильич Брежнев.
Сочи, 1929 год
Он умел чувствовать женское тело как никто другой. Хотя самому перевалило за пятьдесят и женат ни разу не был.
Десятки, сотни женщин прошли через его постель, и каждая таяла в могучих руках, словно масло под горячим ножом.
Никогда ни одной из них он не выказывал особых знаков внимания. Никогда не пытался завоевать чье-то расположение или добиться близости. Они сами бежали за ним, словно маленькие дрессированные собачонки, на задних лапках.
Но тут впервые понял, что сердце готово вырваться из груди. Обнимая в вихре вальса рыжеволосую партнершу, стыдливо осознал – руки трясутся от прикосновений к этому гибкому телу, а лицо заливает пот.
– Не правда ли, жарко сегодня? – спросил Фабрициус своим низким басом.
– А вы сбейте усы, – весело улыбнулась ему Суламифь, – хотя, конечно, жалко. Они такие шикарные, такие огромные.
– Поверьте, не только усы, – пошутил с солдатской прямотой Фабрициус. И тут же – будто гимназистка – смущенно отвел глаза.
Девушка залилась густым, словно патока, смехом и кокетливо ткнула ему в грудь изящной ручкой.
– Мы ведь только познакомились, Ян Фрицевич, а уже столь вульгарные вещи говорите, фи!
Тот сильнее прижал ее к себе, продолжая плавно двигаться в танце, и наклонившись, зашептал на ухо:
– Суламифь, я готов исполнить любое ваше желание, лишь бы завоевать вашу благосклонность.
Она отстранилась от него и посмотрела внимательно, чуть склонив к плечу головку.
– Так уж и любое?
– Слово красного командира.
– Тогда давайте вернемся за столик. Знаете, я тоже слегка запыхалась, вы жаркий, как самовар.
Под тентом летнего кафе у берега моря собралась многочисленная публика. Здесь сложно было встретить простого работягу или залетного биндюжника. Сплошь комиссары и элегантные кавалеры из партийной верхушки, даже при летней духоте соблюдавшие подобающий статусу внешний вид. В окружении дам, тоже одетых в наряды не из магазинов готового платья, с коротко стриженными локонами и карминными губами.
На открытой эстраде играл небольшой оркестр, за столиками лилось рекой шампанское, суетились взъерошенные официанты, лишь завидев чью-то вскинутую руку, бросавшиеся к посетителю.
Отдышавшись, легендарный красный командир приказал подать еще игристого и две порции икры. Затем, дождавшись, когда вернется удивительная Женя, с которой сегодня посчастливилось познакомиться на берегу, встал, галантно придвинув ей стул.
– Так вы говорили, что готовы исполнить любое мое желание?
– Как говорится, если это не будет идти вразрез с интересами Родины и партии.
– Да бросьте, – она сладко улыбнулась, показав сахарные зубки, – всего лишь дамский каприз.
Она подцепила икринку пальчиком и положила на кончик языка. Фабрициус понял, что бой проигран по всем фронтам.
– Дело в том, – наклонившись к нему, заговорщически зашептала Суламифь, – что тут есть самолет, неподалеку.
– Вы про ту фанерку? Так это же «К-4», на нем почту, кажется, возят, – прогудел Фабрициус.
– А я страсть как мечтаю прокатиться. Представляете, никогда еще не летала. Может быть, сможете завтра устроить для нас маленькое путешествие? А потом мы могли бы поужинать. Только, – она запнулась и чуть опустила глаза долу, – не в столь людном месте.
Ян Фрицевич, жадно сделав глоток из фужера, откинулся на стуле. Оглаживая усы и изображая задумчивость, внутри же ощущал огонь, а мозг уже прикидывал, с кем из местного руководства можно договориться: самолет-то служебный.
