– Это потому, что бога создают сами люди и лишь для себя самих. Для людей бог есть, а ты – нелюдь.
В комнате засмеялись. Он не видел никого, кроме Кнопмуса, оказавшегося в итоге тем самым Абрасаксом, но, судя по голосам, тут было как минимум человек десять, в том числе и женщины.
– А ты шутник, Коба.
Старчески пошамкав губами, Сталин процедил:
– Скажи мне напоследок только одно. Почему тогда, в сорок первом году, вы не убрали меня? Это было сделать проще простого.
– Это же просто бизнес, ничего личного. Мы слишком много вложили в «великого Сталина», и нужно было получить соответствующую прибыль. Но теперь ты стал обузой, а нам пора идти дальше.
Кнопмус поднялся на ноги и отряхнул руки. Оправив оливковый китель, грустно сказал:
– Ты так и не спросил главного, а я не собираюсь больше ни о чем рассказывать. Хочу только передать привет, как ты выражаешься, с того света. Последней просьбой Суламифь было, чтобы перед смертью ты на мгновение увидел то, как выглядит реальный мир. Страж, прошу вас, покиньте разум Иосифа Виссарионовича.
И тут Сталин закричал.
– Друзья, думаю нам здесь больше делать нечего, – сказал Абрасакс. – Все самое интересное мы уже услышали и увидели.
За большим столом у тахты, около которой лежал Сталин, раздался тихий кашель.
– Что-то хочешь сказать?
– Если мне будет позволено, я бы остался, Старший, – сказал сидевший на стуле Зафаэль.
– Тут скорее место для Гериона, ему было бы забавно понаблюдать за дракой пауков, которая предстоит в ближайшие часы. Но дело твое, оставайся, только одна просьба – до кончины этого, – Абрасакс кивнул в сторону Сталина, – не подыгрывать своему протеже. Посмотрим, как Берия поведет себя, а там уж дальше решим, стоит ли делать на него ставку.
Бывший вождь на полу безумно вращал глазами.
Прежде чем навсегда потерять сознание, увидел, как в воздухе растворились тени спутников Кнопмуса и оставшегося наблюдать за его кончиной Зафаэля.
Ленинград, 1977 год
Братья стояли у парапета рядом с крейсером «Аврора». Старший беспрерывно и нервно курил, младший был задумчив, меланхоличен. Оба смотрели на Неву, но не друг на друга.
Тягостного молчания первым не выдержал младший.
– То, что ты мне рассказал, похоже на бред сумасшедшего, – сказал Борис, глядя на маленькие барашки волн внизу, – это даже не сюжет для книги, а какой-то плохой розыгрыш. Во всяком случае, я очень надеюсь.
– И тем не менее, Борик, это факт. Помнишь наш Арканар? Судя по тому, что показал мне мальчик, примерно такое будущее ожидает страну в самое ближайшее время.
Повернувшись к брату, Борис вздохнул:
– Почему мы вынуждены принимать на веру слова обеих сторон, ответь мне? Они пытаются сделать из нас заложников собственных игр, смысл которых нам даже не ясен.
Аркадий покачал головой:
– Не нас. Меня.
– Нас, Аркаша. Нас. Мы – братья, в горе и радости. Что принял на себя один, то принял и другой.
– Знаешь, Борик, мне было бы легче, если бы ты не знал всего этого. Я виноват в том, что когда-то рассказал о Кнопмусе. Видимо, подсознательно боялся, мол, слишком много знаю сам и потому вскоре попаду в нелепую автокатастрофу или инфаркт случится. В общем, возникло тогда стойкое ощущение, что Аннушка уже разлила масло.
Борис дружески хлопнул Аркадия по спине.
– Все это суета сует. Давай лучше двинем домой, отдохнем и с утра займемся сценарием «Сталкера». А боги пусть сами разбираются между собой.
Вдалеке громыхнуло, и он резко проснулся. Напротив него сидел уже знакомый мальчик и что-то пил маленькими глотками из мятой жестяной кружки. Рядом стоял открытый графин, источавший едкий запах.
Вскинув голову, Аркадий огляделся.
Как и в прошлый раз, они находились в старом доме, судя по всему, в том же самом. На полу – свалявшаяся пыль. На столе, лицом на котором он уснул, – выцветшая клеенчатая скатерть; кажется, раньше на ней было что-то вроде цветов и черный квадратный узор. Помимо графина и кружки, из которой пил ребенок, на придвинутом к окну столе чернела заплесневелая алюминиевая кастрюлька и такая же грязная тарелка.
По стеклу ползли капли дождя, ночное небо озаряли вспышки молний.
– Добрый вечер, товарищ Стругацкий. С прибытием.
– Я вам что, почтальон? Поспать спокойно не дают, – буркнул тот.
Парнишка поставил на стол кружку и икнул.
– Что поделать, вы пользуетесь большой популярностью. Так что не взыщите, – иронично заметил он. – И ультиматум того, кого многие именуют Кнопмусом, мне не особо интересен. Ультиматумы пусть он ставит сам себе перед зеркалом, а договором подотрет пятую точку, которой у него формально-то и нет, – непонятно добавил мальчик. – Это ночное рандеву устроено по иным причинам: чтобы ты познакомился кое с кем.
– Молодой человек, для начала неплохо было бы представиться.
На мальчике была странная одежда, чем-то напоминавшая военную форму. Словно сделанная по заказу, гладко прилаженная и с незнакомым шевроном на рукаве с красной буквой «А».
Он одернул китель и спрыгнул со стула.
– У меня нет имени. Те, с кем я буду вскоре сотрудничать, станут называть просто – Директор. Но мы с тобой видимся в последний раз, поэтому никакой роли это не играет. А теперь пойдем.
Они вдвоем с трудом открыли рассохшуюся деревянную дверь, вышли на веранду. Здесь была лестница, которая вела на чердак.
Ребенок ловко, словно маленькая обезьянка, стал карабкаться по ступенькам вверх. Под Аркадием они натужно заскрипели, и он шел с большой осторожностью, низко наклонившись, чтобы не зацепиться головой о свисавшую сверху из темноты ветошь.
Когда Стругацкий поднялся, то не увидел ничего.
Вокруг царила абсолютная тьма, и лишь где-то вдали громыхал гром и стучал дождь. Почему-то это примирило его с происходящим, позволило немного успокоиться.
За спиной раздалось легкое покашливание.
Оглянувшись, обнаружил старенький торшер и два кресла. В одном из них сидел сухощавый мужчина лет сорока или пятидесяти, одетый в самые обычные джинсы и серый, грубой вязки свитер. Был он весь словно высохшая мумия: костлявые руки с длинными ногтями торчали из-под рукавов, тощая шея чудом удерживала огромную голову. Бесцветные глаза прятались в складках тяжелых век, и лишь большой широкий нос словно вел свою отдельную жизнь, ноздри постоянно трепетали, будто принюхивались.
– Садитесь, – мягко произнес баритоном собеседник, – хотя вы в настоящий момент и спите, но, думаю, психологически так будет комфортнее.
Он рукой указал на кресло напротив.
