И вновь исчез, будто его и не было.
Все молча застыли, хмуро переглядываясь.
– Ну что, двинемся, помолясь? – вздохнул Зайцев, прошептал что-то похожее на молитву обветренными на морозе губами и первым открыл примерзшую к забору калитку.
Несмотря на внешне запущенный вид и отсутствие на снегу следов, ведущих к дому, внутри оказалось весьма жарко. Если бы покойный Суслов был вместе с ними, то вспомнил бы и шкаф у входа, и удочки на нем, и даже скатерть с уже давно заплесневевшей кастрюлькой была там же.
Но сейчас дом пустовал. Лишь на столе в подсвечнике светил огарок свечи. А рядом лежал листок бумаги с аккуратным текстом, написанным от руки. Зайцев осторожно оглядел все вокруг, но, не заметив ничего подозрительного, взял письмо и почти сразу протянул Стругацкому:
– Это вам.
Текст явно писали второпях, на каком-то клочке, но почерк был знаком до боли.
«Дорогой Борик! Думаю, пришло время нам поговорить начистоту, раз уж ты здесь. Внизу, в подвале, стоит холодильник. Открываешь дверцу, внутри кабина. Забираешься внутрь, закрываешь дверцу, затем открываешь – и там я уже тебя встречу. Как видишь – все просто. Единственное, о чем хочу попросить, даже потребовать на правах старшего брата: когда окажешься по ту сторону – не верь никому. НЕ ВЕРЬ НИКОМУ, понял меня? Никому, даже мне. Только себе.
Арк».
Борис Натанович молча передал письмо Спикеру. Тот пробежался по тексту и протянул Зайцеву. В этот момент у него в кармане затрещала рация.
– Батя, это Глобус, – прошипел динамик, – тут к нам гости. Тройка «бэх», шесть «крокодилов» и «шишиг» аж пятнадцать штук.
– Далеко?
– Да километров десять от меня, только-только нарисовались.
– Принял, Глобус. Ты свое дело сделал. Дуй к ребятам и сидите не высовываясь, как мыши. Мы сами разберемся. Отбой.
– Принял тебя, Батя.
Убрав рацию, Зайцев присел на корточки перед Директором, развязал шарф и стал расстегивать комбинезон на нем.
– Осилим?
Мальчик кивнул и высунул ноги из штанин, оставшись в миниатюрной, явно ручной пошивки «мабуте» типа «Арктика». Сняв перчатки, генерал и Спикер взяли за руки мальчика с двух сторон.
– Бегите в подвал и отправляйтесь к брату, мы очень скоро присоединимся к вам, – озвучил Спикер. – Самое важное – что бы ни случилось, что бы ни происходило там, где окажетесь, нужно закрыть дверь. Запомните крепко-накрепко и повторяйте себе все время: закрыть дверь! Иначе мы не сможем прийти на помощь. И кто знает, во что все это перерастет дальше.
Стругацкий стоял, хмуро, сжав губы глядя на троицу и явно намереваясь возразить, но Спикер опередил:
– Вы здесь ничем не поможете, только помешаете, а там, – кивнул он головой на подвал, – сейчас решается судьба человечества. И во многом она именно в ваших руках. А теперь скорее вниз и в кабину, иначе… ну вы помните, что случилось в электричке.
Тот кивнул и поспешил в большую комнату, где был распахнут широкий лаз. Спустившись, Стругацкий не увидел привычных банок с соленьями, мешков картошки и старых велосипедов. Это был очень чистый, сухой подвал с ровным земляным полом и высоким потолком. Единственным предметом была громада старой коробки «ЗИС-Москва», белевшая в другом конце от входа.
Уже закрывая дверцу, он почувствовал себя оказавшимся в эпицентре тайфуна. Буквально взлетев в воздух, из последних сил схватился за внутреннюю ручку и потянул на себя, после чего рухнул на пол. В ушах звенело слово «Спать».
Встряхнув головой, он поднялся.
Входная дверь внезапно открылась. Братья выглянули в коридор. Словно на эшафот, медленно и с оттяжкой ступая по скрипящим половицам, мимо них прошел отец.
С его шинели сыпались хлопья не успевшего растаять снега. Бобка взглянул на побледневшее лицо брата и подавил желание броситься отцу в объятья. Молчание становилось все тягостнее.
Выйдя из своей комнаты с вещмешком за плечами, он так же медленно подошел к детям. Взял стоящий рядом рассохшийся фанерный стул и тяжело опустился на него. Долго сидел, глядя в пол. Затем вытер лицо рукой и поднял глаза на старшего сына.
Бобка почувствовал, как воздух буквально заискрился. Это была дуэль между двумя силами воли, битва отца и сына. Здесь не нужны были слова. Все решалось внутри. Он испуганно смотрел то на одного, то на другого. Отец резко встал, приказав:
– Одевайся.
Аркаша бросил быстрый взгляд на брата, но тот, чувствуя победу отца, лишь покачал головой. Грустно усмехнувшись, Бобка вернулся на диван и взял в руки книгу, старательно делая вид, что читает.
Неожиданно Аркаша плюхнулся рядом на диван.
– Нет, папа. Так получилось, вчера мы случайно подслушали ваш разговор. Извини, пожалуйста. Я никуда не поеду. А ты решай сам, ты взрослый человек. Если решил ехать – воля твоя. Можете поехать и с мамой. Пока ты был в ополчении, я вполне справлялся с ролью старшего в семье, работал, кормил всех. Справлюсь и дальше. Но мы с братом хотим, чтобы ты остался. И верим, что останешься. Потому что никогда еще не подводил и не предавал нас.
Из рук отца выпал вещмешок. Он подбежал к дивану и сгреб своими огромными сухими руками в охапку детей, прижал к себе. По щекам его бежали холодные слезы. А он все повторял и повторял:
– Простите… простите… простите.
Внезапно по ногам прошелся ледяной ветер. Бобка понял, что отец не закрыл дверь в квартиру, когда зашел. Сейчас все то малое тепло, которое давала их маленькая буржуйка, уйдет, и придется еще долго согревать квартиру заново. Он пролез под мокрой от слез и талого снега шинелью отца, чтобы запереть квартиру, и вырвался из объятий Аркадия.
Брат стоял рядом с ним в каком-то огромном подземном зале. Где-то тихо шумела вода, на стенах то тут, то там стояли многочисленные свечи. Посреди зала был огромный постамент, напоминавший могильную плиту. На нем, слегка ворошимый легким ветерком, покоился тонкий слой пепла и какие-то мелкие предметы среди него, со своего места Борис не видел – зрение ни к черту. Воздух был спертый, сухой, как в склепе. Пахло тленом.
– Прости, – повторил Аркадий, – что ничего не рассказывал тебе. И прости, что втянул во все это. Просто знай – я буду с тобой до самого конца.
– Где мы? – спросил Борис.
– Это древний храм стригерийцев – культа, который создал Абрасакс. Собирая здесь лучших людей эпохи, он выискивал подходящие кандидатуры, чтобы после того, как они формально должны были умереть с точки зрения истории, погрузить их в вечный сон в своем Хранилище до самого конца времен, а затем вернуть к жизни и возродить человечество. Наш отец уже здесь. И для тебя тоже дверь в вечность не закрыта.
«Дверь», – вспомнил Борис и бросился во тьму коридора, где виднелась полоска света.
– Нет! – протяжно закричал вслед Аркадий, но Борис Натанович уже подбежал к открытой двери.
